Соня Адлер - Я тебя люблю, и я тебя тоже нет

Я зашла в чат, параллельно загрузив почтовый ящик.

Увидев в чате Чуду, я кинулась к ней. И с досадой заметила, что она более увлечена разговором в руме с Сантой. Блин! Это был, показавшийся мне пустым, треп о меню на ужин. Домашний ужин. Семейный. Бредятина… Обиженно затормозив свои мессаги к Чуде, я вернулась к ящику и увидела там письмо от Брызги. Стукнув мышью по адресу, я стала ждать его проявление на экране. Тут меня окликнул Тошка:

— Ира! Ир, прочитай!

Я обернулась, на Тошкином мониторе висело письмо от его ушедшей накануне «любви». Прощальное. Прочитав, я похлопала Тошку по плечу:

— Ничего, Тошка, не переживай. Пошли они все! — И вернулась к своему экрану.

А там уже раскрылось письмо от Брызги. Всего несколько строк. Н-да…

— Тошка! Прочти…

«Я так не могу. Мне больно, понимаешь? Желаю тебе счастья!»

Это всё.

В чате продолжалось семейное воркование Чуды и Санты. Я не могла на это смотреть. И вышла.

Мы с Тошкой уныло тащились по опустевшим улицам. От сырого воздуха было зябко и не спасало никакое количество одежды.

— Ну и слава Богу! — выдохнула я. — Ну и хорошо! Одной лучше, Тошка! Одной лучше…

— Точно!

— Теперь свобода!

Мы вышли на автобусную остановку и замолчали.

— Тошка, иди, не жди моего автобуса.

— Да я уж провожу…

— Ну, как хочешь.

А мне хотелось почему-то избавиться от Тошкиного общества. Я обрадовалась, увидев свой маршрут, и натянуто-приветливо отмахнув Тошке рукой, быстро спряталась в салоне автобуса.

Я впала в нервную спячку, откуда время от времени меня выдергивало виртуальное общение с Чудой. Больше ни с кем общаться мне не хотелось. Я бросила флиртовать в чатах, не отвечала на письма, и их поток стал иссякать. В обмелевших ящиках я вдруг обнаружила оставшееся без ответа письмо моей подруги. Если сказать точнее, друга. На протяжении двадцати лет ближе друг друга у нас с ней никого не было. Даже, после того как она вышла замуж и нарожала детей. А потом уехала в совсем уж дальнее зарубежье. Она прощала мне такие свинские вещи, за которые мне стыдно по сей день. Она меня понимала.

Наша переписка была постоянной, хотя и прерывалась периодами, когда меня уносило вихрями жизни, а ее одолевали житейские проблемы на новом месте обитания.

Я открыла ее письмо, перечитав. А потом накатала свое. Огромное. Все, как всегда, рассказывая ей. Мне стало легче.

К католическому рождеству я получила от нее открытку.

«Ирка, привет!

С Рождеством тебя и твоих близких.

Желаю тебе в Новом году начать жить!

А не бежать, кричать и мучиться…

Я тебя люблю.

Целую, твоя Ирка.»

Я и зима. Зима. Такое холодное слово, оказывается… И чистое… Нет, белое. Белый, белый цвет зимы. И тишина… Я и тишина.

Я возвращаюсь со службы поздним вечером, уже погасли уличные фонари, но — светло. Свет разливается в холодном воздухе от белого-белого, чудно чистого снега, которым укрыто все вокруг.

Я смотрю в бездну над головой, в бездну ультрамарина, от которого еще чище и белее — мир зимы, в котором я. И больше никого. Я, зима и холодно-яркий диск луны. Она движется в ритме моих шагов и на мгновение зависает под абажуром потухшего уличного фонаря. Как большая лампочка. Я улыбаюсь ее забавной выходке, а она, продолжая шалить, ныряет за белые шапки крыш и тут же выскакивает в просветах уснувших домов.

И эта шутница-луна, и царское красивое небо, и чистый нежный ковер снега под ногами, и хрустальные деревья, превращенные зимой в торжественные скульптуры, и сама зима, все это — одно целое. Одно волшебное королевство, куда я, как избранная, допущена. Спасибо.

Спасибо. Неужели я вписалась? Я вдруг почувствовала себя неловко в коричневой тяжелой дубленке — мне показалось, она, своим темным цветом, может нарушить эту гармонию белого. Белого цвета. Мне тоже захотелось стать белой… Белой, как зима, белой, как лист бумаги, белой, как начало всех цветов, белой, как сама чистота…

Я подошла к своему подъезду. И не хочется заходить. Расставаться с тишиной, спокойствием, красотой… А мир зимы смотрел на меня, смотрел внимательно. И тихо говорили мне деревья, шептал снег, ласково улыбалась луна, и с царским достоинством подтверждало небо:» Успокойся. Ты теперь с нами. А мы с тобой».

Я вошла в квартиру и поняла, что принесла туда с собой мою подругу-зиму. Внесла в тепло-сонный запах свежесть и чистоту.

Родители и кот уже спали. Раздевшись, я вошла в свою комнату, зажгла настольную лампу.

На столе лежало несколько чистых листов. Они были заготовлены с неделю или даже больше — я все не могла собраться ответить на письмо Риты.

Я смотрела на эти белые листки и думала, вот они — лежат и молчат. И, кажется, ничего в них нет. Пустота. Но это не так. За покрывалом их белого цвета — миры и миры. И если коснуться их первозданной чистоты, только коснуться, — они заговорят… Что они скажут? Как это важно — начать. Верно начать. Начало…

Я взяла ручку и замерла над белой бездной. А потом — коснулась. Чернила оставили след на бу маге, и я поняла, что начала.

Я смотрела на это одно слово и видела, и слышала, как рождается мир.

Обновление…

Пришло письмо от ЧУДы.

От: «anima» ***@mail. ru

Кому: «Ирина к ***» k — [email protected]

приветы)) н-да…. весело я смотрю, ты там живешь…. ну что тебе сказать конечно хотелось бы сказать остановись… но ты же сама понимаешь, что очень трудно избавиться от собственного мазохизма…. не придумали лекарства от такой болезни…. а не истязать себя и других ты не можешь… не маленькая ведь, и не дурь этт у тебя…. а образ жизни к которому ты привыкла… и видимо уже очень давно просто постарайся найти в этом приятные)))моменты и не забивай себе голову , что ты морочишь головы другим, что ж, если ты такая , то пусть и люди воспринимают тебя такой…. просто ограничь по мере возможности круг «жертв»)))) и живи — ))а про «утапиться» — этт не серьезно совсем по-детски даже)))нЭ сАлЫдна. панимашь)) ну ланненько — у меня работы тут куча(( посему поки)) и нос выше))

Я.

Февральские ветры гнали зиму прочь и уносили с ней вместе прошлое… Но Чуда продолжала мне сниться, и по-прежнему изводила тоска по далекому и недоступному. Мне казалось, что утрата ее лишит мою жизнь всякого смысла, и я отчаянно держалась за связь с ней, как за соломинку, словно это могло меня вытащить из безжалостных водоворотов на благословенный берег. Берег, где я обрету покой… и счастье.

Мне стало интересно, как они живут с Никой. Почему они вместе. И что это — быть с кем-то… Мои назойливые вопросы о них вызывали в Чуде то живой отклик, и она говорила, и говорила о Нике, провоцируя во мне какое-то подлое чувство боли, то вдруг резко просила не лезть в их жизнь: «Ты многого не знаешь про нас…»