Катрин Гаскин - Дочь Дома

— Поздно… Слишком поздно. Это было слишком поздно уже в последний день Рождества, когда мы встретились с Ирэн и Джонни на мосту. Ты помнишь это? Видишь ли, я действительно люблю его. Гораздо сильнее, чем ты можешь понять. Ничего в мире для меня не существует, кроме Джонни. Такова простая истина. Я хочу, чтобы ты смог понять, что я чувствую к нему… Как-то разделить это со мной. Потому что это моя жизнь. Это должно стать частью и твоей жизни. Таковы обстоятельства. Если Джонни не женится на мне и я вернусь в Англию, то мне будет грустно думать о том, как я огорчила тебя, о том, как бесцельно разрушила всю привязанность и любовь, какие мы питали друг к другу. Но ты должен понять, что я ничего не могу с собой поделать.

Он подошел и сел рядом. Мора увидела, что отец рассматривает ее. Его глаза останавливались на каждой черте ее лица. Мора никогда не представляла себе, что Десмонд может плакать, но сейчас ей казалось, что он вот-вот заплачет. Она подумала, что все планы, которые он строил, рухнули за эти полчаса. Если он заплачет, то эти слезы будут, по крайней мере, оправданы. Она ожидала, что отец скажет что-нибудь, станет упрекать. Вместо этого он придвинул к себе лист бумаги.

Его голос был хриплым и неровным:

— Я не позволю ему разлучить нас, Мора. Никому не дано поступать так со мной… В конце концов, ты моя дочь. У нас больше общего, чем у кого бы то ни было.

Он что-то быстро написал на бумаге:

— Если ты поедешь в Америку, то это будет, по крайней мере, с моей помощью. Тебе надо лететь — это сэкономит время. А я должен найти кого-нибудь в Нью-Йорке, у кого ты сможешь остановиться. Казначейство не даст тебе долларов, чтобы оплатить гостиничные счета. Я должен кое-что обдумать. Теперь ступай домой. Я приду примерно через час.

Она встала:

— Спасибо тебе.

Он продолжал делать заметки в блокноте, когда она выходила из комнаты.

До того, как был закончен таможенный досмотр, Мора услышала, что по громкоговорителю называют ее имя. В столь ранний час этот звук наполнил ее чувством нереальности. Она оглянулась по сторонам, точно ожидая, что какая-нибудь другая фигура отделится от очереди к таможенному барьеру и быстро пройдет сквозь вращающиеся двери. Голоса пассажиров звучали тихо, словно люди едва проснулись. Таможенник заученным движением отметил мелом ее сумки:

— Похоже, кому-то срочно надо увидеть вас.

— Да… Я думаю, что это так. Это все?

— Конечно. Теперь вы можете идти.

Когда она прошла через стеклянные двери в главный зал, Джонни там не было. Вообще не было ничего знакомого, за исключением того, что знакомо в любом аэропорту. Кучка людей, прилетевших вместе с ней, направилась к автобусу авиакомпании, другие стояли и озирались, как она. Мора повернулась и подошла к справочному бюро.

— Могу я узнать…

— Ваше имя, пожалуйста.

Она назвала себя. Девушка кивнула в сторону ряда ожидающих:

— Вас ждет джентльмен.

Когда она назвала свое имя, мужчина опустил газету, затем он встал и снял шляпу:

— Я Марк Бродни. Меня прислал Джонни.

— Где же Джонни? — спросила она. — Он телеграфировал, что будет в Нью-Йорке и встретит меня.

— Конечно, я знаю, — Встречавший ее мужчина был среднего роста, плотного сложения. У него были прямые черные волосы и очки в роговой оправе. Тон его был странно нарочитым, словно в конце каждой фразы он выжидал, желая знать, как ее воспримут.

— Послушайте, — сказал Бродни. — Не хотите ли выпить кофе или вы предпочитаете сразу отправиться в город?

— Я предпочла бы двигаться.

— Конечно. — Он коснулся ее руки. — В таком случае необходимо забрать ваш багаж.

Они молча подождали, пока не прибыл багаж. Бродни взял ее чемоданы и повел Мору к машине.

Включив двигатель, он искоса бросил на нее изучающий взгляд:

— Выспались?

— Не очень. Полагаю была возбуждена, чтобы уснуть.

— Ага. Это уж наверняка.

Они ехали по улицам, на которые Мора не смотрела.

— Где Джонни? — спросила она.

— Ах, да… Джонни. Он не смог приехать, поэтому попросил меня. Он сказал, что вы, вероятно, помните меня по его рассказам.

— Разумеется, я помню. Почему он не приехал?

— Очень болен его отец. Фактически он умирает. Джонни в Питсбурге.

— Когда он уехал?

— Два дня назад. Он не стал телеграфировать вам, потому что я сказал, что буду здесь и встречу вас.

— Что с его отцом?

— Полагаю, что-то вроде удара. Врачи говорят, что он не протянет больше двух дней.

— Лучше бы мне, приехать в другое время.

— Почему же? — спросил он.

Она не знала, что ему сказать. Мора чувствовала себя неловко и тревожно. Казалось, ее спутник либо не может, либо не хочет поддерживать разговор. Однако она видела, что Бродни запоминает каждое ее слово и обдумывает его. Джонни был лишь наполовину прав в своем описании Марка. Этот человек, сидящий рядом с ней, мог бы двигать события в том темпе, который ему подходит. А сам будет сидеть и позволять жизни медленно катиться, чтобы воспринимать связанные с Морой факты без пристрастия и воодушевления, пока не поймет, что она за человек.

На широком подъеме к мосту он вдруг заговорил:

— Если бы в моем распоряжении было хоть несколько минут до того, как на нас налетит полицейский, я бы остановился посередине и дал вам взглянуть. Вот это Ист-ривер и Квинсборо-бридж, а это — Манхеттен. Я думаю, зрелище стоит того, чтобы поссориться с полицейским.

— Джонни говорил мне, что вы родились в Нью-Йорке, — сказала она.

— Конечно… Но не обязательно родиться здесь, чтобы быть нью-йоркцем. Это просто чувство, которое захватывает вас, и вы уже никогда не расстаетесь с ним. Всякий раз, как я возвращаюсь сюда, когда такси везет меня на Ла-Гардиа, я заставляю его остановиться на шоссе под мостом, выхожу и бросаю в реку монетку. Я называю это моей денежной данью. Все думают, что я сумасшедший.

Они оставили реку позади, и эстакада от моста замелькала прямо на уровне крыш домов.

— Вам известен адрес, куда я направляюсь? — спросила она.

— О, да… Это люди, которым написал ваш отец. Ну, у вас есть выбор, ехать ли туда. Я полагаю, вы знаете, что они в отъезде?

— Да, но они телеграфировали, что их квартира открыта и я могу воспользоваться ею.

— Это ваше дело, конечно. Но если вам желательно проживать в десятикомнатном морге на Парк-авеню, то, разумеется, милости просим. Может быть, вас позабавит возможность подкидывать монетку, чтобы решить, какой из четырех ванных комнат следует воспользоваться.