Дебра Кент - Как опасно быть женой

На стене висит длинный меч.

– Настоящий?

Эван снимает его с подставки и трогает лезвие.

– Маршалловский. Копия любимого оружия сэра Уильяма Маршалла, верно служившего Ричарду Львиное Сердце. – Он протягивает мне меч.

– Нет, спасибо.

– Держи. Я помогу.

Он берет мои руки в свои, но меч слишком тяжелый, мне не удержать. Эван крепче обхватывает меня. Он так близко, что я чувствую на шее его сладкое дыхание.

– Лезвие тридцать три дюйма, идеальный баланс, продольное ребро, плавное сужение. – Понятия не имею, о чем он, но звучит очень эротично. Эван поворачивает меч в наших руках одной стороной, другой и чуть толкает меня вперед, делая выпад. – Великолепное оружие.

Я не хочу, чтобы он отпускал меня.

– Пожалуйста, не пойми превратно, но воспоминание о тебе в норковой шубе, Джулия, в смысле, о тебе под шубой. – Он продолжает обнимать меня, держит за руки, вцепившиеся в меч. – Прости. Не следовало этого говорить.

– Ничего. Я хотела это услышать.

– Нельзя. Больше не буду.

Я приготовила ужин, дважды разгрузила стиральную машину, а сейчас пишу работу для Кейтлин о процессе над салемскими ведьмами. Она думает, что диктует мне, но на самом деле я сочиняю нечто гораздо более увлекательное. Я давно должна была это сделать. Всем в ее классе родители помогают с домашними заданиями. На прошлой неделе дети сдавали макеты деревень первых поселенцев – один изощренней другого. У Эшли Кейна был водопровод и каменные очаги с электрическими горящими поленьями. Огромный макет Чеза Беннета его родители привезли на тележке и поднимали в класс на лифте для инвалидов. А макет Кейтлин был явно детским, из палочек от леденцов, и впечатления, мягко говоря, не производил. Пока другие ребята и их родители вносили свои творения, я наблюдала за убитым лицом своей дочери и клялась, что отныне буду всячески помогать ей в учебе. И если придется делать за нее решительно все, то так тому и быть. Так и быть.

Четыре слова за пять часов. Если считать за слово “а”, то в среднем по слову за час. Вернувшись, он сказал: “Привет”. За ужином: “Вилка?” А в девять вечера спросил: “Где пульт?”

Я сижу на полу в спальне перед ящиком от комода, решившись разобрать его за один вечер. Тут чеки трехгодичной давности, побрякушки, которые выпросила и тут же забыла Люси, монетки, двенадцать тюбиков с тональным кремом разных оттенков (ни один не подходит), спутанные бусы, миллион флакончиков с лосьоном для тела из разных отелей (вечно их забираешь и не пользуешься). Время от времени я делаю попытки разговорить Майкла (“Ух ты, а я все думала, куда делся этот диск Дэйва Мэттьюза”), но он не отвечает.

Наконец я не выдерживаю:

– Ради всего святого, Майкл, может, ты объяснишь, в чем дело?

Он валяется на постели, опершись на гигантскую клинообразную подушку для чтения в джинсовом чехле – мой подарок на прошлое Рождество. Очки спущены на кончик носа, чтобы можно было следить за игрой по телевизору и одновременно читать газету. Майкл приглушает звук и устало поворачивается ко мне:

– Зачем? Стоит ли ворошить змеиное гнездо? Ты так мирно разбираешь ящик. Не хочу тебе мешать.

Ясно. Показательный танец. Выступают Джулия и Майкл.

– Но ты уже начал. Теперь я все равно не успокоюсь. Пожалуйста, скажи, в чем дело.

Он снимает очки и трет глаза.

– Может, попозже?

– Сейчас.

– Да ерунда.

– Нет, не ерунда.

Майкл садится.

– Хорошо.

Он глубоко вздыхает.

– Ты знаешь, что твоя дочь лазит к тебе в комод за чистыми носками? Ты давно была в бельевой? Там же завал грязного белья. Ты готова целыми днями чистить бобровые клетки, но не замечаешь, что твой собственный дом превратился в…. – Майкл машет рукой. – Лучше не будем. Прости, Джулс. Я и правда не хотел затевать этот разговор. Мне это очень неприятно. Я пытался не обращать внимания. Но накопилось! Ты же сама настаивала, чтобы мы обо всем говорили прямо.

– Так говори.

– Послушай, Джулия. За дом отвечаешь ты. Я не требую ничего выдающегося. Все как у всех: еда, стирка, дети. Ты, например, в курсе, что на прошлой неделе у Кейтлин был тест по математике и она набрала всего тридцать один балл из ста?

– В курсе. Я уже ищу репетитора.

– Прекрасно, но тридцать один балл – это позор, тебе не кажется?

Мой вежливый Майкл, который скорее съест заплесневевший хлеб, чем упрекнет меня, разошелся не на шутку. В другой комнате Гомер бегает в колесе, и от этого монотонного звука усиливается гул у меня в голове.

– Я знаю, как тебе нравится в “Вишневых холмах”. И это замечательно, Джулс. Я не хочу ссориться. Я тебя люблю. Но… мне просто непонятно. Раньше ты заботилась о семье. А сейчас… нельзя каждый день кормить детей размороженной пиццей. Мы же договаривались, забыла? Я и на работу в “Уэллмане” согласился при условии, что ты возьмешь на себя все домашние обязанности.

Хотелось бы сказать, что я его с лету отбрила. От имени всех работающих матерей, которые трудятся не покладая рук, заботятся о семье, зарабатывают деньги и при этом находят время на добрые дела. Жаль, что не записала, сколько раз на неделе утирала носы детям, готовила полезные и питательные обеды, играла в нудные настольные игры (давно готова придушить королеву Фростину), протирала белый кафельный пол на кухне (а Майкл даже и не представляет, где у нас швабра). И жаль, не спросила, почему бы ему самому раз в сто лет не сунуть белье в стиральную машину? Почему ему можно играть в барах до часа ночи, а три мои поездки в “Вишневые холмы” моментально подорвали основы нашего быта?

Но я чувствую, что дело не в грязном белье, математике Кейтлин и моем волонтерстве. Мое сердце испуганно сжимается, но я все-таки заставляю себя спросить:

– Что на самом деле произошло, Майкл?

– Ничего.

– Говори.

Он молчит. Я поднимаю глаза и не вижу на его лице ни возмущения, ни праведного гнева. Только печаль. И страх.

– Я видел тебя сегодня, Джулия. На Уэрт-стрит. В средневековом магазине.

В моем горле застревает ком размером с авокадо.

– Та-а-а-ак, – говорю я. – И?

– У тебя был сказочно счастливый вид. А какой-то мужик обнимал тебя сзади. – Кажется, что Майкл сейчас заплачет. – Кто он такой?

– Эван Делани. Мой коллега. Медиевист. Он показывал, как надо держать меч. Вот и все.

– А почему ты была не на работе?

– Взяла выходной.

– Чтобы побыть с ним?

– Нет, чтобы побыть дома. Эван завез мне кое-какие бумаги. И предложил прогуляться.

Крайне сжатая версия событий и, пожалуй, самая большая ложь за всю мою жизнь.

– И все? – спрашивает Майкл.