Хайди Маклафлин - Навсегда моя (ЛП)

— Открой глаза.

Я повинуюсь, и он отпускает меня. Он хочет видеть мои глаза, когда я, наконец, раскрываю то, что он так долго прятал. Его левую грудь покрывают чернила, в большом количестве. Совершенно черные. Пальцем я обрисовываю края, следуя за узором.

— Что это?

— Это трайбл-рисунок, — без промедления отвечает он. — Проведи здесь, — говорит он, передвигая мои пальцы по татуировке. Я повинуюсь, разум твердит то, что сердцу уже известно.

— Здесь написано...

— Здесь написано «ДжоДжо».

Я покрываю свое имя поцелуями. Лиам тянет меня за бедра. Даже сквозь джинсы я чувствую его желание. В таком состоянии он пробыл всю ночь, терпеливо ожидая, когда мы вернемся сюда и, наконец, сможем быть вместе.

Лиам, обнимая меня за талию, переворачивает и прижимается своим твердым членом к моим ягодицам. Я невольно подаюсь ему навстречу. Он сдирает мое платье с плеча, его губы приникают к моей обнаженной коже. Я откидываюсь назад, кладя голову ему на плечо, пока его руки ласкают мою грудь. Тянусь рукой назад и запускаю пальцы в его волосы. Он отстраняется, его губы прокладывают обжигающую дорожку из поцелуев по моей спине. Пальцы стягивают платье по моим ногам. На мне ничего не остается, кроме трусиков «танга», край которых он оттягивает зубами. Я разворачиваюсь, мне нужно увидеть его, коснуться.

Он поднимает меня на руки и, взбираясь сверху, кладет на кровать. Чтобы ощутить его кожу, я выгибаюсь, пальцами зарываюсь в его волосах. Прерывисто дыша, он смотрит на меня. От его пристального взгляда у меня в предвкушении покалывает кожу. Большим пальцем он обводит изгиб моей груди.

Не раздеваясь, он выпрямляется. Я приподнимаюсь за ним и провожу ладонью по его груди, прессу и, наконец, выпуклости. От моего прикосновения он закатывает глаза, а потом снова ложится на меня, вдавливая в матрас. Я призывно обхватываю его руками за плечи. Он устраивается на мне — так приятно ощущать вес его тела и жар.

— Я люблю тебя, ДжоДжо, — выдыхает он у моих губ и поднимает наши руки над головой, наши лбы соприкасаются. Губы исступленно движутся в забытом ритме, его тело скользит по моему. Хватая его за руки, я кричу, мои ноги обвивают его бедра, направляя и удерживая там, где мне необходимо.

Он чуть нагибается, входя в меня глубже, и с моих губ срывается стон. Я не могу отвести от него взгляда, он наблюдает за мной, изучает, как же нам хорошо вместе. Когда он отпускает мои руки, я пальцами впиваюсь в его ребра, призывая двигаться быстрее.

Лиам переносит вес тела на колени, держа меня за ноги и управляя движением моего тела.

— Мне нужно смотреть на тебя, — запыхавшись, произносит он.

Ладонями я сжимаю его предплечья, когда он ритмично двигается во мне. Потом он отпускает мои ноги и, чтобы поцеловать, склоняется надо мной. Он занимается любовью с моими губами, пока его движения ускоряются, становятся сильнее, поднимая меня на самую вершину.

— Лиам! — Мне нужно еще.

Он хорошо знает мое тело, поэтому стонет, и меня накрывает оргазм. Пальцы на ногах сжимаются, ногти впиваются в его ягодицы, я поднимаю бедра навстречу его последним толчкам.

Повалившись на меня, он затихает. Я лежу, в мышцах усталость и слабость, но полное удовлетворение и готовность повторить все сначала. Я глажу его по спине, отчего он вздрагивает. Целую его в шею, щеки и, наконец, губы.

— Я люблю тебя, Лиам. Так сильно тебя люблю.

Он смотрит на меня и улыбается. А потом опирается на локоть, по-прежнему находясь между моих ног. Он может оставаться там хоть целую вечность, мне все равно. Он убирает с лица влажные пряди моих волос и целует кончик носа.

— Переезжай ко мне? Вы переедете сюда с Ноа, и мы будем жить, как семья. Я хочу, чтобы ты считала этот дом своим. Я хочу жить обычной жизнью: ходить с тобой за продуктами и забирать тебя с работы на обед.

— Очень похоже на американскую мечту.

— Нет, моя девочка, это наша мечта. Если ты хочешь, я подарю ее тебе.

— Хочу.

Улыбка Лиама озаряет нашу темную комнату. Еще какое-то время мы целуемся, пока он не переворачивается и не утягивает меня за собой.

— Сынок, поди сюда.

Я машинально закатываю глаза, стоит ему вдруг заговорить со мной. Никогда не думал, что от звука голоса своего отца я съежусь. Чем ближе окончание школы, тем большим скандалистом он становится.

В тот день, когда я пригласил Джози на выпускной бал, начались разногласия. Мои родители усадили меня и объяснили концепцию о социально приемлемых нормах. Одним словом, Джози недостаточно высокого положения, чтобы появляться с Вестбери.

Впервые в жизни я увидел своих родителей в совершенно другом свете. Мне было отвратительно называться их сыном. Я не мог понять, как они могли говорить такие ужасные вещи о человеке, которого даже не знали. В вечер выпускного бала я вышел из дома в смокинге, не попрощавшись и не дав маме сделать фотографию. Я не позволю диктовать им, с кем мне встречаться и уж, тем более, кого любить.

— Я тебе перезвоню, — говорю я Джози.

Так она больше и не появлялась. Она уже давно смирилась, даже предложила нам расстаться, чтобы моя жизнь стала проще. Но я ответил, что ни за что на свете не позволю Стерлингу и Бьянке Вестбери разлучить нас.

Джози — это самое лучшее, что происходило в моей жизни. Она меня понимает.

Отшвырнув телефон на кровать, я вздыхаю. Жду не дождусь, когда смогу отсюда убраться. Мы с Мейсоном и нашими девочками на неделю идем в поход, прежде чем уехать в колледж. Последнее «ура» и целая неделя нашего с Джози уединения. Никаких тебе надоедливых родителей, нависающих за плечом.

Я спускаюсь вниз, и меня встречает грозный взгляд отца. Он что-то задумал. Он хлопает меня по плечу и ведет в гостиную. Там на диване сидит, скрестив ноги, дочка его приятеля по гольфу, Саша.

Простонав, я провожу руками по лицу. В таком положении я могу ткнуть своего отца локтем в живот и сбежать, но Саша уже меня заметила и, поднявшись, идет ко мне с протянутой, как для поцелуя, рукой. Как будто я должен быть ей благодарен за то, что она посетила мой дом. Нет уж, спасибо.

— Лиам, я так рада тебя видеть, — говорит она своим плаксивым гнусавым голосом. Какая мерзость. Я морщусь, отчего ее улыбка становится лишь ярче. У нее такие белые зубы, что они могли бы ночью осветить темную улицу.