Людмила Леонидова - Мужчина высшей пробы

— А вы, значит, его увидели?

— Да.

— Поздоровались?

— Конечно. Я даже спросила, как чувствует себя его папа. Он ведь в больнице последнее время лежит. У него с сердцем плохо.

— Итак, вы с ним поздоровались, и что?

— Ничего, он зашел в подъезд. Я пошла смотреть сериал.

— А соседки его видели тоже? — задала вопрос обвинитель.

— Нет, к сожалению, они ушли чуть раньше. А я решила свежим воздухом еще подышать.

— Свидетель, почему вы утверждаете, что все это время обвиняемый находился дома?

— Я заходила к нему в квартиру и просила настроить телевизор. У нас в доме антенна барахлит. Мы в домоуправление жаловались, но они…

— Свидетель, в котором часу это было?

— Перед самым окончанием сериала.

— Сколько он идет по времени?

— Час плюс тридцать минут реклама. Только в этот раз где-то террористов поймали. Поэтому фильм прервали, сообщение было о срочном информационном выпуске, потом сериал пошел дальше.

— Значит, у него примерно часа полтора было. То есть в тот период он мог быть вне поля вашего зрения?

— Протестую, ваша честь, — возразил адвокат.

— Нет, я отвечу прокурору. Да, я не видела Кирилла Петровича примерно более полутора часов.

— Уточните, свидетель.

— Я не видела, но слышала, — повторила свидетель, — потому что у нас и стены тонкие, и перекрытия деревянные. Я человек одинокий. Всегда слышу, есть ли соседи в квартире. Даже отличаю кто: отец или сын.

— Как?

— По походке. У Кирилла Петровича твердая походка. У меня даже в серванте посуда позвякивает. Слышно.

— Спасибо.

— У меня вопрос к свидетельнице, — опять встала прокурор.

— Прошу.

— Ваша честь, у меня нет сведений о состоянии здоровья свидетеля, но у меня есть вопрос. Сколько вам лет, свидетель?

— Семьдесят четыре года.

— Смею утверждать, что в таком возрасте невозможно по слуху определить человека за стенкой. Да еще по походке. Свидетель ведь не музыкант.

— Я не музыкант, но у меня хороший слух. Я до сих пор в хоре пою.

— Позвольте спросить: в каком?

Шум в зале заставил судью стукнуть молотком.

— Прошу о тишине.

— Возражаю, — воспротивился адвокат.

— Принимается.

— Ваша честь, прошу вызвать еще двух свидетелей.

Слушание дела длилось уже несколько недель. Зал заседания не пустел. Лелька каждый раз являлась сюда, как на работу, чтобы вечером обо всем доложить Ольге по телефону. Пока еще она находилась во Франции, ожидая операции Кати Земцовой. Но сообщения от Лельки поступали неутешительные.

Лельке казалось, что все происходящее в суде было похоже на шахматную партию, кем-то заранее тщательно продуманную. В роли короля, конечно же, пребывал Заломов. Плотная, тяжелая женщина-прокурор, двигающаяся только по прямой, словно ладья, время от времени объявляла королю шах.

Адвокат, делая зигзагообразный ход конем, каждый раз прикрывал короля. Выстроить защиту таким образом, чтобы отвести удар от короля и перевести сражение на поле противника, не удавалось.

— Здесь так не хватает тебя, — высказав свое предположение о шахматной игре, расстроенно вздыхала по телефону Лелька.

— Меня ты назначишь ферзем? — грустно поинтересовалась Ольга. — Все обследования закончены. День операции уже известен. Я дождусь… и уж тогда.

— Что говорят врачи?

— Что говорят, что говорят? — повторила Ольга. — «Сделаем все, что в наших силах!»

— Как там дела у Сьюзен? Мы с Ванечкой уже свою часть работы выполнили. Знаешь, если бы не директор детдома, ничего бы у нас не вышло! Отец Дениса все время в контакте. Понимаешь, о чем я?

— Передай ему от меня спасибо.

— Угу, — пробурчала не очень-то довольная такой холодной благодарностью Лелька.

— А Кириллу, если получится, привет.

Сьюзен с Лелькой занимались документами для выезда чернокожей девочки Мадлен на родину отца. Желая сделать тете Сабрине сюрприз, ни Ольга, ни Сьюзен не посвящали ее в свои хлопоты. Девочку тоже. В случае неудачи не хотелось ее огорчать. Она, как каждый ребенок, мечтала о семье. Сьюзен несколько раз летала в Париж на встречу с отцом Мадлен. Лелька с Ванечкой тоже простаивали в детских комиссиях, уточняя правила вывоза ребенка и собирая соответствующие справки.

— Сьюзен сама планирует поездку в Москву. Может, мы вместе прилетим. — В голосе Оли теплилась надежда.

— Оль, мне так противно слушать это вранье на суде. Если бы можно было не ходить!

— Кто же мне докладывать обо всем будет?

— То-то и оно! Ладно, помучаюсь.

Однако день, когда мучения станут совсем нестерпимыми, был еще впереди.

На следующем заседании обвинения вышли за рамки Лелькиного понимания. Вызванная для дачи показаний старая учительница истории, которую Кирилл Петрович освободил при захвате детей, поразила всех.

— Я очень уважаю Кирилла Петровича, — принеся присягу, уверила она суд, — но, со слов Кати, знаю, что она действительно была в него влюблена. А также, что молодая учительница Ольга Алексеевна уговаривала девочку отстать от директора.

— Отвечал ли ей Заломов взаимностью? — спросила прокурор.

— Катя четкого ответа на этот вопрос не давала, — ответила свидетельница.

— Набирая детей в группу для поездки в летний лагерь, приглашал ли обвиняемый кого-нибудь конкретно? — напирала сторона обвинения.

— Возражаю, ваша честь. — Адвокат привстал с места.

— Продолжайте, — не согласился с ним судья.

— Катя признавалась, что он уговаривал ее поехать в летний лагерь…

— Дело в том, ваша честь, — вмешался адвокат, — мать девочки не могла обеспечить ей полноценный отдых.

— Полноценный, включая секс с учителем? — съехидничала прокурор.

— Протестую. — Защита не могла сдержать возмущения.

— Протест принят.

— Она рассказывала, чем они там занимались?

— Я не спрашивала.

Адвокат возмутился:

— Как же так, вы, коллектив учителей престижного лицея, отправляете детей в лагерь и не интересуетесь, чем они там занимаются?

— Но мы ведь ничего не знали… — Учительница растерянно развела руками.

— Свидетель, вы не знали, можно ли положиться на человека, который подменил вас в качестве заложника?

— Понимаете, там, на Севере, была экстремальная обстановка, наверное, любой мужчина мог бы так поступить.

— Любой мог, а он поступил! Свидетель, вы подтверждаете, что мой подзащитный спас вам жизнь?

— Если бы я не покинула дом, то, как и он, осталась бы жива, и мне бы тоже достались лавры героя.