Играй в меня (СИ) - Шайлина Ирина

— Женщина, тебя несколько дней назад с операционного стола сняли.

— Я в курсе, да… Но вот ты знаешь… Лялька умерла. Я умру. А так хочется себя живой почувствовать, хоть ненадолго, хоть вот самую капельку. А если бы я умерла во время оргазма это было бы весьма эпично.

— Ага. Только не подо мной.

Так серьезен. Право слово, лучше бы снова пьяным пришёл, трезвым он слишком рассудителен. Я снова его касаюсь. Ладони, пальцев. Их подушечки загрубели, он что, своими руками в ТЦ ремонт делал? Не удивилась бы, ему никогда спокойно не сиделось… Скольжу ладонью по грубой ткани брюк. Наверх, к самому ремню. Дёргаю за пряжку, как расстегнуть?

— Наверное, я буду караулить тебя из вон того угла, — сказал Димка и собрался встать с постели.

— Я попрошу Сеню.

Я сказала это спокойно и серьёзно. И Дима, он поверил. Зубами даже скрипнул. О, как он на меня зол. Это не пугает, если только едва щекочет нервы. Мой мозг под анестезией — смерть Ляльки, такая неожиданная и подлая, его обезоружила. А Димка… он стягивает с меня одеяло, в которое я закуталась. Я просто супер секс — на мне длинный халат повышенной пушистости, белые носочки. Вдобавок пижама из просторной рубашки и шорт. Да, наверняка я завожу мужчин с пол-оборота.

— Иногда мне хочется тебя ненавидеть, — говорит Димка. — А порой кажется, что я ненавидел тебя всегда.

— Это только кажется, — шепчу я и закрываю глаза.

Снимать с меня рубашку нет никакого смысла — под ней бронёй многослойная повязка. Димка распахивает мой халат. Я вдруг думаю, что он может быть груб, от злости, от невозможности что либо изменить, но нет. Он касается моих бёдер. Его прикосновения… такие нежные. Он гладит мою кожу, а я хочу скулить в голос — он мой же, мой, ну вот как так случилось, что за жизнь, блядь???

Резинка шорт мягкая. Димка стягивает их с меня вместе с трусами. Несмотря на абсурдность, чудовищность ситуации я возбуждена, глаза вот только открыть не решаюсь. Раздвигаю ноги, касаюсь коленом руки Димы — он все ещё в пальто. Затем мягкий шелест, пальто падает. Стук — наверняка пряжка ремня ударилась о пол. Постель снова прогибается под его весом. Затем Димка нависает надо мной, я это чувствую, но мои глаза все ещё закрыты. Когда его рука касается моей промежности вздрагиваю. Я уже мокрая — когда успела только? Пальцы скользят, а затем он отстраняется, и я готова стонать от огорчения.

— Сумасшедшая девчонка, — шепчет он, и я чувствую его шёпот на своей коже.

И входит в меня. Я вскрикнула, но не от боли, а от полноты ощущений. Димка замер, но я обняла его спину ногами и чуть надавила, принуждая двигаться дальше. Глубже. Ладонями Дима опирался в подушку, по обе стороны моего лица. У нас получился максимально… бесконтактный секс — Дима боялся сделать мне больно. Но возбуждение уже скрутилось тугой огненной спиралью внизу моего живота. Я знала, до оргазма совсем немного. И… открыла глаза.

День был пасмурным, но это… день я видела Димку. Каждую родинку. Морщинки, которых раньше не было. На висках несколько седых волос — наверняка моя заслуга и гордиться тут нечем. Крепко стиснутые губы, он ведь даже не поцеловал меня. Как в юношестве говорили что-то про секс без поцелуя… Не могу вспомнить, каша в голове… Я тянусь к нему. Хватаюсь за затылок, вынуждаю склониться. Губы у него сухие, обветренные, но сам рот — горячий. Он обжигает. Я пытаюсь притянуть его к себе максимально, прижать, но Дима головы не теряет, старается беречь мою многострадальную грудь. И тоже вдруг глаза открывает. Я целую его, тону в этом поцелуе, смотрю в его глаза и вдруг понимаю — для слез самое время. Хотя, они не собираются ждать моего позволения, текут. И вот так, глаза в глаза, в нежданных слезах я и кончила. Оргазм был сильным, сокрушающим, я чувствовала, как пульсирует, сжимаясь вокруг члена моё влагалище, судорогу, которая пронзила тело, вынудив выгнуться, покарав острой болью в груди. Димка застонал в мой рот и я крепче обхватила его ногами — в его оргазме мне хотелось быть как можно ближе к нему.

— Сумасшедшая, — снова сказал он, отдышавшись. — Давай я врача вызову?

Сеня

В палате пахло сексом. Спермой. Катей тоже пахло. И почему-то — яблоками. Вот спрашивается, причём тут яблоки? Я к этому фрукту относился равнодушно, а сейчас его аромат вдыхаю и кулаки сжимаются. И внутри что-то стягивается, больно, с треском. Наверное, сердце съежилось в чёрный уголек.

Катька лежит под капельницей, глаза закрыты, грудь вздымается ровно, но на щеках неровный, нервный румянец. Димка отводит глаза. Я говорил, когда-нибудь, что он идиот? Если нет, то говорю сейчас…

— Выйдем, — сказал я Димке.

Он напрягся, Катька перестала делать вид, что спит, глаза открыла на локтях приподнялась.

— Да лежи уж, горе луковое, — махнул я ей рукой. — Не будем драться на своём смертном одре.

Похоже, поверила. Нет, я кулаками махать не планировал, хотя если честно, убивать хотелось. Вышли в коридор, прошли на лестницу. Курить здесь не разрешалось, но мы курили, открыв окно. Вот и сейчас открыли, погодка так себе, ветер брызжет колким снегом на подоконник. Я уже обкурился, пока бегал, а Димка курит жадно, с удовольствием, и мне очень хочется съязвить по поводу этой самой сигареты после секса… но я молчу. Молчу потому что сам боюсь сломаться, Димку мне не жаль. Сейчас я его ненавижу, я ему завидую, и одновременно надеюсь на него…

— Здесь письмо, — сказал я и бросил на припорошенный снегом подоконник чуть пожелтевший от времени конверт. Конверт вскрыт, каюсь, я прочёл. — Катьке.

Димка торопливо докуривает, выбрасывает сигарету с снежное марево снаружи и тоже читает. Быстро читает, перепрыгивая через неровные строчки. Потом возвращается, перечитывает ещё раз, медленно, и снова курит. Я буквально чувствую никотиновую горечь во рту, хотя курит он.

— Сколько у нас времени?

— Примерно два часа. Она оказывается юриста наняла, там… вовсю движения идут. Ещё немного и не успеем.

— Ты в курсе, что это незаконно?

— Плевать.

Димка улыбается, широко, открыто, как раньше десятки лет назад. Вот глядя на него улыбающегося я понимаю, как мне его не хватало. Как будет не хватать. Ибо без потерь выйти не получится. Я потеряю либо Катьку, либо Диму, а скорее всего — их обоих. От этого горько, но сука, неизбежность такая штука…

Мы идём к врачу. Я уже позвонил ему, и знаю, что он на месте. Он ждёт нас. Наверное, уже и ненавидит, за все эти дни, после операции ему от нас досталось. И тоже курит. Если у меня потом хватит решимости вспомнить то, что сейчас происходило, я буду вспоминать сигаретный дым, я яблоки ещё… Он тоже читает. Не торопится, внимательно.

— Это незаконно, — наконец говорит он.

— Это последнее желание умершей.

— Незаконное.

Я пододвинул к себе ручку, перевернул какую-то распечатку и на обратной её, чистой стороне написал цифру. Главное нолей больше. Димка хмыкнул и приписал ещё одну, и тоже с нолями. Доктор изучил эти цифры так, словно это минимум мудреная история болезни.

— Вы понимаете, что я только вот недавно её зашил? Что она может умереть просто от кровотечения? Что это… пиздец не гуманно, делать две операции на сердце за десять дней. Я под суд пойду с вами.

Мы молчим. Каждый думает о своём, а на деле, наверняка — об одном и том же. Из-за туч кажется, что вечер, пасмурно совсем, а мне так света хочется…

— Мы вас прикроем. Поверьте, наших сил хватит. Я гарантирую, что свою поддержку мы гарантируем даже в том случае если… если Катя умрёт. — говорит Димка, и я буквально вижу, как он готовится морально, понимая, что Катя может погибнуть и все ещё отказываясь в это верить.

— Готовьте операционную, — устало говорю я. — Вы же знаете Катю. Знаете, что это единственно возможный шанс. Мы не имеем права его упустить.

Он думает мгновение, а потом кивает. Я думаю, что он тоже устал от смертей. Ему хочется, чтобы кто-то, чтобы наша молодая красивая дура Катька жила. Детей рожала, если можно будет их рожать… Чтобы в этой сраной жизни было больше хэппи эндов, даже если кому этот энд как гвоздь в крышку гроба.