Татьяна Алюшина - Две половинки

– Да уж, родители расстарались с имечком! Сочетание Лев Гурьевич Матросов в нашей стране звучит не иначе, как анекдот! Вы только представьте: несчастный полуеврейский мальчик, которого угораздило родиться от русского папаши с таким имечком, от отчаяния готовый стать героем-амбразурщиком, как известный однофамилец!

И хохотал первый громче всех над курьезами собственного имени, от души и до слезы.

Увидев входящего в комнату дежурств Больших, Лев Гурьевич махнул ему призывно рукой. Степан подошел, поздоровался рукопожатием, сбросил на пол спортивную сумку с вещами и пристроился рядом в кресле.

Опытные ребята, зная, что их в любой момент могут заслать куда угодно, пользовались любой возможностью для расслабления – устроившись на двухъярусных солдатских койках, кто читал, кто уже похрапывал.

– Что стряслось-то у тебя, Сергеич? – прямо спросил Лев Гурьевич. – Ты аж с лица сошел. Дома что?

И Степан, поерзав, принимая удобное положение в кресле, вытянул ноги и принялся подробно излагать.

А куда деваться? Это часть их работы!

– Да-а-а… – протянул Лев Гурьевич, выслушав Степана, но как-то совсем не сочувственно, и добавил: – Сколько живу, не перестаю удивляться, как люди, с завидным упорством и вполне осознанно умеют испортить, испоганить собственную жизнь!

– Это ты о чем, Лев Гурьевич? – несколько удивился неожиданным выводам Больших.

– Да все о том же! – вздохнул умудренно старшой. – Вот скажи, Сергеич, если не считать катастроф природных и техногенных, кого мы по большей части спасаем?

Степан посмотрел на него вопросительно, перебирая в уме такие случаи из работы, но Лев Гурьевич ответил сам:

– Так я тебе скажу: экстремалов-недоумков! Эдаких мужичков, а иногда и барышень не в меру ретивых, решивших на деле доказать свою мнимую крутость и лихость. Не обладая необходимыми навыками, знаниями и умениями, они лезут в заведомо рискованные и опасные экспедиции и мероприятия, не дав себе труда оценить риски, не продумав способов экстренной эвакуации и отступления! Зачем! Крутые яйца не бьются! Или еще того чище – профи, с большим опытом за плечами, у которых от собственного профессионализма притупляется трезвая оценка рисков. И заметь! Черт бы с ними, хотят своей жизнью рисковать, так пожалуйста! Но втягивают-то в последствия своей глупости огромное количество людей. Родных, близких, семьи, друзей, спасателей, государство, тратящее бешеные бабки на спасательные операции – людей, аппаратуру, транспортировку, лечение. И ведь гибнут, козлы, инвалидами становятся – вечным тяжким крестом для семьи! И ладно бы впрок наука пошла! Так ведь нет – те, кто поменьше пострадал, половина из них, штанишки от поноса испужного отстирают, оклемаются, и глядишь, за пивком друзьям тоном «бывалого» рассказывают о своих геройствах, а там и снова попрутся и вдряпаются по самое «не хочу»!

– Клиническая картина ясна и правдива, только к моим делам она каким боком? – спросил Степан.

– А вот объясни мне, старику неразумному, по какой такой уж причине ты не можешь и Вериными делами заниматься, и жить со своей Станиславой?

– Да не могу я сейчас Вере сказать, что с другой жить собрался! – разозлился Степан, аж подобрался весь: ноги подтянул, сел в кресле ровно. – Ей сейчас никаких отрицательных эмоций, переживаний категорически нельзя! Ей поддержка нужна вся, какая возможна! И подленько это получается: значит, когда здоровая, то нужна была для удовлетворения моих мужских потребностей, а как заболела – извините, я другую встретил!

– А Станислава-то твоя при чем? Почему с ней-то ты не можешь вместе быть? Как я понял, девушка она мудрая и ситуацию правильно оценивает.

– А как? Я с Верой не расстался, мало того, весь по маковку в проблемах ее здоровья и семьи, и всю эту хрень я Стаське притащу? Возле нее обогреюсь, сил наберусь и к Вере? Значит, и Стаську обманывать?

– Вот о чем я и говорю, – не воодушевившись пламенным заявлением Степана, спокойно ответствовал Лев Гурьевич, – умеют люди сами себе жизнь изговнять! Я тебе как мужик мужику скажу: это мы друг перед другом все такие ерепенистые, орлы независимые, «баба, есть баба, чуть лучше, чуть хуже», никто в сантименты не верит! А на самом деле все до одного мечтают встретить свою женщину, и чтоб любовь настоящая, и в постели и в жизни каждый день как праздник, да чтоб любила его до одури! Хотеть-то все хотят, только выпадает это ой как редко кому! И эту удачу надо холить и лелеять, оберегать всячески! А ты со своим докторским аршином – как бы той помочь и эту не обидеть. Да ты свою Стасю тем уже обидел, что отодвинул! Мол, подожди, родная, у меня тут проблемы, я их решу, тогда и свидимся! Как жил бобылем, так и дальше продолжаешь жить, то есть никого, и родную женщину, в свою жизнь не пускаешь! Переживания при себе держишь и строго охраняешь от вмешательства – не дай бог кто на твою отстраненность посягнет! Вот подумай и ответь: как бы ты реагировал, если бы Станислава сказала, что у нее тяжело заболел бывший любовник, призвал ее на помощь и только на нее и надеется. И любил ее все это время, а теперь уверен, что она ему поможет, и они снова будут вместе, вот только этой надеждой и жив. И Стася объяснила тебе, что вы встречаться не будете до полного выздоровления страдальца. Не может же она ему сообщить, что у нее есть другой, любимый, мужчина. Как бы ты отреагировал? Что делал?

– Да сейчас! – возмутился Больших. – Никаким мужикам я ее не отдам! И отпускать не собираюсь!

– Ну да, – усмехнулся Лев Гурьевич. – Зато ты успешно отказываешься от нее в угоду бывшим любовницам. Вера и ее семья – посторонние тебе люди. Чу-жи-е! Ее вполне устраивали ваши отношения в том виде, в котором они происходили – редкие встречи для секса. Если было бы иначе, она за это время либо послала тебя куда подальше, не желая мириться с той ролью, которую ты ей отвел, либо давно женила на себе, тем более имея рычаг в виде сына, который тебе так нравится.

– Я сам навязал ей такие отношения, не допускал сближения. Да и не хотел, – отстаивал Степан засевшую в мозгу, как гвоздь, уверенность в собственной вине.

– Да ладно, – отмахнулся от его заявления старшой. – То, что она не сказала тебе о болезни, лишний раз подтверждает, что относилась к тебе как к удобному любовнику, перед которым всегда надо выглядеть наилучшим образом. А еще! Наплевательское отношение к своему здоровью и боязнь докторов – это особый вид нашего национального спорта. Но когда грамотная женщина, отдающая себе отчет, что отвечает не только за свою жизнь, но и за ребенка и престарелую мать, доводит до такого состояния свое здоровье, свидетельствует о тупости и ограниченности ума. Еще одно подтверждение вашего несовпадения жизненного. Боишься докторов, предпочитаешь перетерпеть – да пожалуйста! – твой выбор, твое здоровье! В лес, в келью, в полное уединение – и болей себе, сколько душе угодно! Но то, что взрослая баба своей глупостью втягивает в решение своих проблем и разгребание их последствий всех окружающих: сына, мать, докторов, обязанных ее спасать, а заодно и любовника с его чрезмерным чувством долга – это полная безответственность и эгоизм высшей марки! Теперь, конечно, всем ее жаль, все боятся обронить неверное слово в ее присутствии – Господь упаси! – а вдруг ухудшение! Она же такая несчастная! Ты вот что, Степан, помогай, чем можешь, но отстраненно, не за счет собственной жизни и счастья. А Станиславу не обижай недоверием, боясь разделить с ней трудности. Повезло свою женщину встретить, так ее и оберегай в первую очередь, а посторонним людям предоставь самим разгребать все, что натворили со своей жизнью. И скажешь ты Вере, не скажешь, не имеет значения, если не совсем уж дура, то сама поняла давно, что у тебя другая. Ты от нее ушел в тот момент, когда Стасю свою встретил, а что не успел сказать…