Алиса Лунина - Нас повенчали снежинки

В феврале Андрей поехал в Москву – не к Маше, а на сей раз – за ней. Но его решимость сломалась, когда он понял, что она не рада его приезду, что, возможно, ей было бы лучше и проще, если бы он не приезжал. Они прощались на Красной площади, была метель. Маша выглядела усталой и печальной; и он боялся, что это усталость от него. Потом он взял такси, поехал в квартиру на Ленинградском проспекте, ключи от которой ему дала Маша, и стал ждать любимую. Просто сидел за столом на кухне и ждал ее. В окно напротив стола было видно, как падает снег.

Вместо Маши пришла какая-то незнакомая женщина – крупная, яркая.

Она зачем-то говорила, говорила – слишком много слов; убеждала его в том, что он должен расстаться с Машей, потом она наконец ушла. Вся сцена с ее участием напоминала театр абсурда. Поверить в то, что это Маша организовала подобный спектакль, он не мог, хотя других не находил. Да и не искал, честно говоря. Какие еще могут быть объяснения и причины? Если сегодня на площади он понял, что Маша ему не рада. Что его приезд сейчас как бы… некстати. Что ей не до него. Что он в ее жизни – посторонний. «Прости меня, Маруся. Я больше так не могу. И не хочу».

Он положил ключ на стол и ушел.

Уехать из Москвы оказалось не так-то просто – до аэропорта он добрался, но поскольку из-за снегопада объявили нелетную погоду, ему пришлось провести ночь в аэропорту.

Он сидел в зале ожидания и наблюдал в окно шоу большого снега, прощаясь с прошлым, с любовью, с Москвой.

Вернувшись из России, Андрей погрузился в состояние густой, душной ипохондрии, накрывшей его словно тяжелым занавесом от мира, от людей, от жизни – никаких эмоций, желаний… Он даже подумал, что теперь понимает одного своего пациента, с которым разговорился как-то прошлой осенью.

Они тогда стояли у окна в больничном коридоре, в которое был виден город, подожженный со всех сторон пожаром листвы. Андрей искал слова, чтобы озвучить своему пациенту диагноз, звучащий как приговор (за долгие годы в медицине он так и не привык к «спокойному», или, как говорили его коллеги, «философскому» отношению к этой проблеме, всякий раз, когда требовалось сообщить больному или его близким, что «нет никаких шансов», он переживал и долго настраивался на разговор), и не находил их… Его пациент – пятидесятилетний преподаватель университета (кажется, сам обо всем догадывался, держался отлично), опередил его неожиданным признанием: «Вот странные дела, доктор. Мне в последнее время ничего не хочется – гулять, одеваться, водить машину, встречаться с друзьями; все прежние радости, привычки, увлечения опадают, как эти листья. Знаете, я подумал, что природа мудра – она готовит человека к смерти вот этим отмиранием прежних радостей и желаний».

Отмирание прежних радостей и желаний, да, теперь Андрей сам знал, как это происходит. Отныне он сутками пропадал в больнице (идти домой не хотелось), работал до звенящей усталости, чтобы уничтожить последние эмоции.

В апреле того же года, в больнице он снова увидел русскую пациентку, с которой встретили Новый год. Татьяна (имя – характер, имя – судьба) – миловидное, усталое лицо, большие серые глаза, нежные завитки волос.

Он достал историю ее болезни, поговорил с лечащим врачом. «Увы, Андрей, никаких надежд. Она серьезно больна. Ты же сам понимаешь, сколько живут с таким диагнозом». Он понимал, да. И Татьяна уже все про себя знала.

– Это вы из жалости?! – насмешливо спросила она, когда он притащил ей в палату букет цветов.

Смутившись, он буркнул:

– При чем тут жалость? Ерунду говорите.

– А что тогда? Может, я вам нравлюсь? – Татьяна иронически прищурилась.

– Нравитесь, – кивнул Андрей и ушел. Через пять минут, проходя по коридору, он мельком заглянул в открытую дверь палаты – Татьяна, улыбаясь, ставила цветы в кувшин. Он вдруг почувствовал к ней острую нежность – маленькая, хрупкая, изможденная болезнью, и такая храбрая, гордая…

Придя в следующий раз, он спросил у нее:

– Я могу для вас что-то сделать?

Она усмехнулась:

– Можете! Женитесь на мне! – И увидев его изумленные глаза, с иронией добавила: – Это шутка!

Да, у нее было замечательное чувство юмора, которое не изменяло ей даже во время болезни. Серьезной она оставалась, только когда говорила о своей дочери. «Шесть лет назад я влюбилась в чеха и уехала из России… Любовь! Потом – кончилось. Осталась дочь. Ляля. Я работала гидом, а потом заболела. Это всегда бывает, знаете ли, как-то вдруг… В смысле, ты никогда к этому не готов. Впрочем, что я буду вам рассказывать, вы, доктор, знаете об этом не хуже меня…»

Однажды он застал Татьяну в слезах.

– Что случилось?

Татьяна объяснила, что няне, которая присматривала за Лялей, срочно нужно уехать домой на Украину, и с кем оставить девочку, она не знает.

– Мой бывший муж уехал в Америку, там женился… Я давно не рассчитываю на его помощь. А больше в Праге у меня никого нет.

Андрей улыбнулся:

– Не волнуйтесь, я что-нибудь придумаю.

Он забрал двухлетнюю Лялю к себе. Когда он работал, с девочкой сидела его пожилая соседка.

Пока Татьяна была в больнице – он навещал ее каждый день, после того, как ее выписали – стал приходить к ним с Лялей домой.

Ему нравилась эта женщина – сильная, красивая, с удивительным чувством собственного достоинства. Однажды он просто спросил ее: «Ты еще хочешь, чтобы я на тебе женился?» Через две недели они поженились – тихо, скромно.

Теперь у него была семья. Появился смысл. Можно ли было его чувство к Татьяне назвать любовью? Он и сам не знал, но Татьяна с девочкой вернули ему смысл, и это было важнее всего остального.

После свадьбы Татьяна прожила два года. Его поражало, как стоически она переносила свою болезнь, ни на что не жалуясь. Он никогда не видел ее плачущей, только один раз, незадолго до смерти, она расплакалась.

– Ты что? – спросил он глазами.

– Спасибо тебе за все, – сказала она, – и спасибо за Лялю… Как бы я хотела остаться с вами…

Татьяна умерла в больнице через десять дней. Тогда была осень. Ветер обрывал последние листья.

После смерти матери Ляля перестала говорить. Замолчала, и все – словно ушла в свое молчание, отгородилась от всех. Андрей испугался – водил ее к психологу, врачам – ничего не помогало.

Через пару месяцев, уже зимой, как-то вечером, вернувшись с работы, он увидел дочь гуляющей во дворе вместе с няней. Шел первый снег.

Он вдруг почувствовал такую радость оттого, что в его жизни есть Ляля – хрупкое, большеглазое чудо, что, не выдержав, бросился к ней, подхватил на руки. «Снег идет!» – сказала Ляля и протянула ему на ладошке ледышку.

Стемнело. Ресторан закрывался. Андрей взял в руки знакомую книгу. Как волшебное заклинание: снег идет, снег идет…