Чувства не по плану (СИ) - Белильщикова Елена

— Ну, Нелли, она человек творческий. Совершенно не деловой. — Обтекаемо ответил Егор.

— Ладно, но скажу честно меня очень манит твое предложение переквалифицироваться в дипломаты. Поэтому я активно начал шуршать по своим каналам, и теперь у меня есть предложение, от которого Нелли не сможет отказаться. — Глаза Петьки загорелись. Егор знал, что его товарищ был человеком азартным. Только азартный человек мог еще в детстве делать ставки на бронзовок, устраивая «жучиные» бои. Прошло тридцать лет, и Петя мало изменился. Азарт-то остался. А еще, у Пети было одно неоспоримое достоинство. Его «шуршание» обычно всегда увенчивалось успехом. Если бы Петю не мотало и не крутило по разным профессиям по жизни, Егор бы забрал его к себе на фирму и молился бы на него каждый день. Потому что Петя был богом маркетинга и поистине «в каждой бочке затычка».

— Ну и? — Напустив на себя скучающий вид, протянул Егор. И Петя, с победоносным возгласом, извлек из бездонных недр стола увесистую папку и шмякнул ее на колени Егору.

— «Серебряная нить»! Только это по секрету. Я не имею права показывать сценарий посторонним, и бла-бла… — Воскликнул Петр и Егор с уважением присвистнул. Даже для такого несведущего человека в кинопроизводстве, как он, было известно, что этот фильм должен стать прорывом в истории русского кино. Егор помнил, как взахлеб Нелли почти год назад рассказывала ему про этот проект. Съёмки картины перенесли на год. Это была историческая романтическая мелодрама фэнтези, основанная на одной известной русской сказке, про бедного паренька и богатую дочку сановника. Оба героя, молодые и влюбленные, совершенно из разных миров. Единственное, что их связывало, это волшебная серебряная нить… Ленсинема шла на риск, отдавая обе главные роли дебютантам. Еще и режиссёр — не раскрученное имя… но судя по всему, Петра это не колышет. Он очень сильно верит в Нелли. Или в связи отца Егора. Власов хмыкнул, листая сценарий. Да, что-то в этом есть… Егор так и видел перед собой сказочный новогодний Петербург девятнадцатого века. Приглашенные звезды американского кино придадут вес фильму. А умело поставленные каскадерами головокружительные трюки, вкупе с навороченной компьютерной графикой станут вишенкой на торте.

— Красовской светит Оскар, не иначе! — Прикальнулся Петя, и Егор молча кивнул. Возможно…

— Что-то мне эта трогательная лав стори из фильма напоминает. — Хохотнул Петя и Егор скрипнул зубами, предчувствуя подколку. — Я читал новости и в курсе про историю любви бедного художника и богатой девочки. Как жизненно, скажи?

— Отвянь, Петя. А не то придётся тебе солнечные очки не для понта носить. — Беззлобно рявкнул Егор, чувствуя свое физическое превосходство.

— Качок фигов. — Обиделся Петька. — Ну, так что? Какой будет ответ?

— Под расписку мне копию сценария и завтра в это же время Нелли даст тебе ответ.

— Ух, старик, на уголовщину иду ради тебя…

— И еще, у меня есть одно условие. — Егор смерил Петра холодным взглядом прожженного дельца.

— Ты с ума сошел, условия ставить?

— Да. Если фильм выйдет успешным и работа Нелли получит хорошие отзывы у критиков, вторым вашим совместным проектом станет ее фильм, который зарезал Белов. И вы дадите ему зелёный свет, полное финансирование, и свободу действий режиссеру. То есть Красовской.

— Я не могу это решать самостоятельно…

— А ты попытайся. До завтрашнего утра. У тебя получится, Петр Иванович. — Прищурился Егор. — Ведь в глубине души ты знаешь, что Нелли станет идеальным режиссером для «Серебряной нити». Особенно с учетом ее личной истории. Публика ее полюбит. А ваша пресса сыграет на этом.

— По рукам! Я согласен!

А в это время Влад…

Дни этих двух месяцев-без-Нелли слились для него в зыбкое разноцветное марево из смешанных красок, которые не оттирались с кончиков пальцев. Влад напоминал сам себе голодающего нищего, которого втолкнули в царские покои и поставили перед столом, ломящимся от яств. И он жадно набросился «на еду», рисуя почти без перерыва. Словно заталкивая в рот еду, не чувствуя вкуса, но никак не мог «наесться». Долгий перерыв в творчестве сказался на нем, вот только по опыту Влад знал, что скоро провалится в пучину «отката». И не сможет смотреть на кисти и холсты. Чем сильнее его зажигала тема, тем сложнее приходилось в процессе работы над картинами. И однажды утром, проснувшись, он просто не сможет найти в себе силы снова встать с постели. Сожженный дотла, выпитый досуха своей капризной музой, посещающей его сны.

Откат пришел сегодня. Неожиданно, словно обухом по голове. Влад не сопротивлялся. Это бесполезно. Он с трудом приготовил яичницу, проглотил ее, ощущая во рту мерзкий вкус, словно жевал бумагу, и не удержался от соблазна заглянуть в студию, не как творец, а как зритель. Сомнения всколыхнулись внутри Влада, и он почувствовал, как внутри распрямляет спину злостный критик, у которого всегда оказывался такой знакомый голос отца…

С самого раннего детства Влад боготворил отца. Возможно потому, что так мало знал его. Он ушел из семьи, когда мальчику было три года. И снова появился в его жизни пыльным, жарким летом, когда паренек гордо отмечал свое семилетие. Влад рос в атмосфере безусловного обожания матери и всех взрослых вокруг. Высокий, худенький, с вечно сбитыми коленками и длинными пальцами, о которых друзья и подруги матери говорили: «музыкальные». Но Влад ничего не хотел слышать, он использовал каждую минуту, чтобы схватить цветные карандаши, краски. В его комнате все было изрисовано — альбомы, листы ватмана, и даже обои. Но мать не ругалась, она видела как ее сын старается, и какие чудесные вещи выходят порой из-под его кисточки. Она обещала с сентября отвести его в художественную школу, хотя мальчик еще не знал, что это такое, но очень ждал момента, когда его будут учить рисовать «по-настоящему».

А пока… он просто жил в свое удовольствие, сбегая рано утром на улицу, гоняя с другими соседскими мальчишками голубей, и, схватив палку, играл в войнушки. Прыгал по крышам гаражей, но вечером раньше всех шел домой, чтобы рисовать…

Отец приехал в начале мая и предложил забрать его на лето в Сардинию. Влад тогда еще был очень далек от понятия «денег» и был одинаково счастлив в небольшой квартире с мамой, так и на шикарном морском курорте, собственности отца. Он прямо бредил поездкой, мечтая о том, как здорово они с отцом будут проводить время, как он покажет папе свои рисунки, и тот будет гордиться им…

Но ничего не вышло. Не склеилось. Даже сейчас, если погрузиться в старые детские воспоминания, больше похожие на выцветшие черно-белые фото, по спине Влада пробегала дрожь отвращения. К самому себе. Как он хотел понравиться человеку, который жил по шаблонам, и пытался заставить окружающих жить так же. Странный, застенчивый ребёнок, пытающийся воспроизвести на бумаге полотна великих художников из «большой советской энциклопедии» вызывал у отца трепетный ужас. И он не знал что делать с Владом, как реагировать на его бесконечные вопросы, как играть в спокойные игры, интересные сыну. Поэтому отец попытался сделать то, что привык делать со всеми близкими, пользуясь авторитетом, властью. Он упорно впихивал сына в те рамки, в которых тот чувствовал себя неловким, неуклюжим неумехой. Влад не сопротивлялся, в безуспешных попытках понравиться отцу. Он пошел на карате, где оказался самым младшим в группе, и уже на втором занятии ему сломали запястье. Он не плакал, но лето, обещавшее стать самым чудесным в его маленькой жизни, оказалось безвозвратно испорчено. А самым главным чувством, впервые поселившимся в душе Влада оказалось чувство ущербности и собственной неполноценности. Он не мог быть лучшим среди лучших в том, куда так упорно звал его отец. А то, в чем он действительно делал успехи, отец презрительно отметал, считая это «ребячеством» и «занятием для девчонок». А Влад так отчаянно старался понравиться папе, но чувствовал, что не дотягивает. И это лето впервые разрушило в нем ощущение внутренней гармонии, так важное в детском возрасте. Поселило разлад и угнетенность. Влад начал прятаться, избегая общества отца тем первым летом, чтобы не слышать в очередной раз попреков и укоров. Он еще не знал, что впереди еще много месяцев таких, как этот звездный август на Сардинии. Отец так и не бросил попыток менять и ломать его. Влад — не перестал сопротивляться попыткам сделать из него другого человека.