Анастасия Дробина - Дворец из песка

– Конечно, не было, – спокойно сказала она. – Вы играете в покер, Владимир Алексеевич?

– Блеф?

– Да.

– А где же эти негативы?

Погрязова не ответила. Через минуту молчания Буров вздохнул и спросил:

– Вы вернете их Жигану?

– Ни-ког-да, – отчеканила она. – Правда, я думаю, в скором времени они потеряют цену. Люди, которые сняты на них, уйдут в отставку или на пенсию. Но до этого времени мне нужно еще дожить.

– Он никогда не убьет вас, – убежденно сказал Буров. – Если вы все отдали ему – это бессмысленно. К тому же… он жив, пока живы вы. Он это знает.

– И вы тоже в это верите, Владимир Алексеевич? – без иронии спросила Александра.

– Вы подняли на ноги Машу, – мрачно ответил он. – Вы – а не бог и не врачи. После этого я поверю во что угодно.

Погрязова молча пожала плечами. Посмотрела на часы, оглянулась через плечо на Абрека. Тот кивнул. Александра поднялась.

– Мне пора, Владимир Алексеевич. Передайте привет Маше, пусть поправляется. Возьмите ее, улетите на море, пусть привыкает быть молодой и здоровой. Свяжитесь с какой-нибудь женщиной, вам это нужно. И… простите за то, что отняла у вас столько времени. Поверьте, необходимость в этом была.

– Александра Николаевна… – Буров все-таки решился взять ее за руку. Погрязова удивленно посмотрела, но руки не вырвала. Обнадеженный этим, он спросил:

– Мы увидимся когда-нибудь?

– Вряд ли, – улыбнулась она.

Буров подумал, что она права. И выпустил узкую, горячую ладонь, только сейчас почувствовав тяжелую усталость после бессонной ночи. Усталость – и опустошение. Говорить больше было не о чем.

– Прощайте, Владимир Алексеевич.

Абрек встал, пропустил Погрязову впереди себя. Вдвоем они пошли, не оглядываясь, к стойкам паспортного контроля. Буров провожал глазами фигуру Александры в темном пальто, видел, как она протягивает в окошко паспорт, как обменивается с таможенником несколькими фразами, как берет документ назад. Миг – и она уже была за стеклянной стеной. Буров ждал поворота, последнего взгляда, улыбки. Но Александра так и не обернулась.

Пора было уходить. Буров заплатил по счету, взял со стула свой плащ, а со стола – сигареты и телефон, поднялся, неловко толкнув стул. И заметил, что одновременно с ним встал человек в противоположном углу кафе. Он быстро прошел мимо Бурова, лишь мельком взглянув на него, но Владимир успел заметить знакомое, смуглое, словно сожженное солнцем лицо, узкие черные глаза и шрам над левой бровью.

Жиган задержался у паспортного контроля, но черное пальто Александры уже мелькало у стеклянного коридора, ведущего к лайнеру, и через мгновение его не стало видно. Металлический голос в последний раз объявил посадку на рейс «Москва – Рим». Жиган достал сигареты. Неприятно усмехнулся краем губ. И пошел к выходу. Чуть погодя за ним последовал и Буров.

В декабре, во время дождей, в Баии нечем дышать. Ночью в нашем доме были открыты ставни, завешенные москитными сетками, я оставляла распахнутой настежь даже дверь, но духота оставалась почти прежней. Дети, впрочем, спали в эту жару спокойно. Мой мальчик, Ману, даже умудрялся натягивать на себя одеяло, и я во второй раз за вечер подошла убрать его, освобождая вспотевшую, курчавую головку. Тут же из соседней кроватки высунулась вторая голова – растрепанная, с нимбом черных волосенок, – и двухлетняя Мария обиженно спросила: «Мама, а я?!»

– И ты, – я подошла к ней, поправила одеяло.

Восстановив таким образом справедливость, Мария сама себе сунула в рот соску и заснула. Я с книгой в руке вернулась к зеленой лампе на столе, вокруг которой вились ночные бабочки. Мужа дома не было: час назад за ним явилось, громко крича и причитая, целое семейство из соседнего квартала: начались внеплановые роды. Для нас с Жозе это было привычным делом. Муж отодвинул тарелку с недоеденной фасолью, взял свой чемоданчик и ушел, не позволив мне проводить себя даже до калитки: лил дождь.

Несколько часов я сидела, читая книгу. Чтение длилось медленно: русских книг в Баии было не достать, а в португальском я до сих пор разбиралась с трудом. В саду шумел дождь, издавала замысловатые, почти птичьи трели жаба каруру, которая иногда подходила к самому дому и усаживалась на веранде под конусом фонаря, тяжелая и печальная, как пожилая вдова. Но сегодня каруру не пришла: ей нравилось мокнуть в саду, под листьями плодовых деревьев.

С улицы донесся шелест шин: подъехала и остановилась машина. Должно быть, прибыл с работы сосед. Но когда со двора послышался скрип калитки и громкий хлопок в ладоши – обычное местное приветствие, – я подняла голову, ожидая громких криков: «Доктор Зе!» или «Дона Сандра!». Часы показывали полночь, Жозе не стал бы хлопать во дворе, и, кроме клиентов, прийти было некому. Но никто не кричал; зато раздался еще один хлопок. Я отложила книгу, накинула на голову шаль и пошла к двери.

Во дворе под дождем стоял Жиган. Фонарь с веранды освещал его с ног до головы. Рядом с ним, в круге желтого света с ошалелым видом сидела каруру. Жиган, наклонившись, гладил ее по спинке, как собаку. Увидев меня, он выпрямился, и я увидела, что он почти не изменился.

– Тебе чего? – спросила я, понимая, что здороваться он все равно не будет.

– Так, мимо проезжал, – в тон ответил он. – Твой дома?

– Нет. Проходи. Только тихо: дети спят.

Он кивнул и, обходя лужи, зашагал к крыльцу.

В доме я дала ему полотенце, и Жиган, сев за стол, кое-как вытер голову. Его красная футболка с изображением бога Ошосси была темной от дождя.

– Сними майку, – посоветовала я. – Мокрый весь.

Он отмахнулся. Достал сигареты. Прикуривая, спросил:

– Как живешь?

– Слава богу.

– Что, и денег хватает?

– Когда мне не хватало?

– Ну да, – нехорошо усмехнулся он, и я снова подумала: совсем не изменился. – Леший тебе хоть шлет что-то?

– Что-то шлет. – И это было правдой. – Но, Жиган, там же огромная семья живет…

– На твои бабки.

– Это моя родня.

Жиган пожал плечами, но ничего не сказал. Я посмотрела на часы. Он усмехнулся:

– Да не бойся. Твой раньше чем через час не явится.

– Как у Лу дела?

– Лучше всех. Беременная, дура.

– От тебя хоть?

– А я знаю? Родится – посмотрим…

– Как бизнес?

– Расширяемся помаленьку.

– Ну, семь футов тебе под килем. Чего хотел-то?

Жиган не ответил. Стоя у двери, я смотрела на его темное, замкнутое лицо с узкими глазами, странно блестевшими в зеленом свете лампы. Во дворе шуршал дождь, пела каруру. Что-то пробормотала, повернувшись во сне, Мария, и я отошла к ней.

Когда я вернулась, Жиган курил у открытого окна. Я подошла. Он обернулся.