Николас Спаркс - Выбор

Этот разговор казался Тревису нереальным.

– Да. Конечно, – ответил он.

– Нет, не так. Я хочу, чтобы ты поклялся.

Тревис сглотнул.

– Обещаю сделать то, чего ты хочешь. Клянусь.

– И не важно, насколько это будет трудно?

– Не важно.

– Потому что ты меня любишь.

– Потому что я люблю тебя.

– И потому что я тоже тебя люблю.

«Завещание о жизни», подписанное у адвоката, и было тем документом, который Тревис принес с собой в больницу. Помимо прочего, в нем говорилось, что Габи надлежит отключить от аппаратуры по истечении двенадцати недель. Сегодня Тревису предстояло сделать выбор.

Сидя рядом с постелью жены, он вспоминал разговор, состоявшийся тем вечером, и свою клятву. Он сотни раз повторял эти слова в течение последних недель. Когда приблизился роковой день, он понял, как отчаянно хочет пробуждения Габи. И его сестра надеялась на лучшее – именно поэтому Стефани отправилась ждать домой. Полтора месяца назад Тревис рассказал ей об обещании, данном Габи. Этим нужно было с кем-то поделиться.

Полтора месяца прошли без перемен. Габи не очнулась, не произошло никаких улучшений. Хотя Тревис пытался игнорировать очевидное, время шло, и настал роковой час.

Иногда, во время воображаемых разговоров с женой, он старался ее переубедить. Тревис утверждал, что это нечестно. Он согласился лишь потому, что сама возможность такого исхода казалась невероятной. Он не подозревал, что катастрофа случится. Тревис признавал, что если бы он мог предвидеть будущее, то разорвал бы документы, которые Габи подписала у адвоката. Пусть даже она не может ответить, но он не представлял себе жизни без нее.

Он не уподобится Кеннету Бейкеру. Ему и в голову не придет винить Габи. Она нужна ему. Нужна надежда, которую Тревис испытывал всегда, когда они были вместе. Навещая жену, он укреплял свои силы. Сегодня утром он чувствовал себя усталым и изможденным, но потом чувство долга возобладало, и Тревис подумал, что однажды обретет способность улыбаться вместе с дочерьми. Быть хорошим отцом, каким его хотела видеть Габи. Он уже прожил так три месяца – и верил, что продержится и дальше. Тревис понятия не имел, как существовать без нее. Каким бы странным это ни казалось, но сейчас жизнь обрела приятную предсказуемость.

Голубь за окном расхаживал туда-сюда, как будто размышляя вместе с Тревисом. Иногда он чувствовал себя до странности связанным с этой птицей, как будто голубь пытался что-то ему объяснить. Однажды он принес голубю хлеба, позабыв о том, что решетка помешает накрошить его на подоконник. Голубь смотрел на хлеб из-за стекла и тихонько ворковал, а потом улетел – чтобы вернуться чуть позже и провести на прежнем месте весь вечер. После этого он перестал бояться Тревиса. Тот мог стучать по стеклу – голубь не улетал. Забавная ситуация, которая давала Тревису пищу для размышлений, пока он сидел в палате. Ему хотелось спросить у голубя: «Действительно ли я должен стать убийцей?»

К этому неизбежно сводились его мысли, и этим Тревис отличался от тех, кому предстояло выполнить желание, указанное в «Завещании о жизни». Они поступали правильно, поступок был обусловлен состраданием. А перед ним стоял иной выбор, в том числе и по логическим соображениям. Если к А прибавить Б, получится В. Но если бы он не совершил несколько ошибок одну за другой, то не было бы аварии; без аварии не было бы и комы. Тревис нес прямую ответственность за состояние Габи. Но ведь она не умерла. И теперь, с юридическими документами в кармане, он мог ее прикончить. Стать причиной ее смерти. При мысли об этом Тревиса мутило; с каждым днем, по мере приближения роковой черты, он ел все меньше. Как будто Господь не только желал смерти Габи, но внушал Тревису: это полностью его вина.

Конечно, она сама отрицала бы все. Авария есть авария. Она сама, Габи, а не Тревис, приняла решение о том, спустя какое время ее следует отключить от аппаратуры. И все же он не мог избавиться от невыносимого груза ответственности по той простой причине, что никто, кроме Стефани, не знал, чего хотела Габи. В конце концов, делать выбор придется именно ему.

Сероватый вечерний свет окрасил стены в печальные тона. Тревис сидел неподвижно. Потом перенес цветы с подоконника на кровать, положил на грудь Габи и снова сел. В этот момент в дверях появилась Гретхен. Она медленно вошла в палату, не произнеся ни слова, проверила показатели, что-то записала в карточке и коротко улыбнулась. Месяц назад, когда они с Габи делали зарядку, жена намекнула, что Гретхен, кажется, влюблена в него.

– Уже скоро? – спросила медсестра.

Тревис понимал, что она имеет в виду переезд в другую клинику: в коридорах шепотом поговаривали, что это вот-вот случится. Но в ее вопросе крылось нечто большее, чего, возможно, не знала и сама Гретхен. У Тревиса не было сил ответить.

– Я буду по ней скучать, – сказала Гретхен. – И по вас тоже.

Ее лицо было воплощенное сострадание.

– Честное слово. Слышали бы вы, как она о вас говорила. И о дочках, разумеется. Габи очень любила свою работу, но всегда была просто счастлива, когда наступал конец дня и можно было ехать домой. Она не походила на остальных, которые радовались отдыху. Габи хотелось к семье. Я буквально поклонялась ей за это. За то, что у нее такая жизнь.

Тревис не знал, что сказать.

Гретхен вздохнула; ему показалось, что он видит слезы у нее на глазах.

– У меня просто сердце разрывается, когда я смотрю на Габи теперь. И на вас. Все медсестры в больнице знают, что вы каждый год посылали жене цветы на годовщину свадьбы. Любая женщина мечтает о том, чтобы ее муж или парень делали нечто подобное. И то, как вы обращались с ней после аварии… вам было грустно и тяжело, но вы занимались с Габи. Я слышала, как вы разговаривали… Похоже, между вами существует связь, которую нельзя разорвать. Это так печально и все-таки прекрасно. Просто ужас, что вам обоим приходится переживать. Я каждый вечер молилась за вас.

Тревис ощутил комок в горле.

– Вы заставили меня поверить в существование истинной любви. И в то, что она не проходит даже в часы тяжелейших испытаний. – Гретхен замолчала. Почувствовав, что сказано слишком многое, отвернулась. В следующее мгновение, собираясь выйти из палаты, медсестра положила легкую и теплую руку на плечо Тревиса – всего на мгновение. А потом ушла, и Тревис вновь остался наедине со своим выбором.

Пора. Взглянув на часы, Тревис понял, что больше не может тянуть. Его ждали. Он подошел к окну и опустил жалюзи. Привычка заставила включить телевизор. Хотя он знал, что сиделки все равно выключат его потом, Тревису не хотелось, чтобы Габи лежала одна в палате, похожей на гробницу.