Татьяна Корсакова - Паутина чужих желаний

Брать чужое нехорошо. Я уже однажды взяла и теперь за свой грех расплачиваюсь. Но уж больно книжица занятная. Я не буду брать, я только посмотрю…

Так и есть – записная книжка. Или нет, больше похоже на дневник. Старый, если не сказать, старинный, явно не Раин. Тогда чей?

Почерк небрежный, стремительный, порой сильно забирающий вверх, а временами, наоборот, сползающий вниз. Буквы тоже вразнобой, одна выше, другая ниже, и кляксы на полях. Чернилами, что ли, писан дневник? Точно чернилами, в девятнадцатом веке шариковых ручек еще не водилось.

«Приглашение от Ефима Никифоровича Вятского, старинного папенькиного приятеля, принесли еще третьего дня. Я, помнится, твердо решила не ехать. В обычные дни у Ефима Никифоровича скучно, из развлечений только вист да разговоры об охоте. В вист я играть не умею, охоту не терплю. Что ж мне там делать?…»

Любопытно, конечно, только мне сейчас не до этого, мне бы таблеточку, да побыстрее.

От боли в глазах двоилось и руки дрожали так сильно, что дневник упал, раскрылся, и я вмиг забыла про свою боль…

На пожелтевшей страничке небрежно и торопливо была нарисована паутина, на три четверти сотканная, такая, как у меня на запястье. А на самом ее краю пристроился паук. Рисунок был черно-белый, но отчего-то я не сомневалась, что у паука брюшко кроваво-красное…

Осознание происходящего пришло не сразу, я еще добрую минуту пялилась на рисунок и только потом поняла, что искали мы с Вовкой не в том месте. А разгадка-то, вполне вероятно, вот в этом старом дневнике.

Таблетки – для надежности я выпила сразу две – горькие, и без воды их никак не проглотить. Ничего, придется разжевать. Господи, как же голова болит! Строчки плывут, ничего не могу прочесть. Сил хватает только на то, чтобы достать мобильник и набрать Вовкин номер.

Вовка появился в Раином кабинете через пару минут, просочился в приоткрытую дверь, присел передо мной на корточки.

– Что, Ева-королева, решила учинить кражу со взломом? – Тон вроде бы шутливый, а взгляд настороженный, внимательный.

– Вот это нужно прочесть, а я не могу. – Дневник сделался неожиданно тяжелым и едва не выпал из слабеющих пальцев. – Вовка, давай мы отсюда как-нибудь уберемся, а потом ты мне прочтешь, что здесь написано.

– Как скажешь, моя королева. – Козырев, сунув дневник за пазуху, огляделся. – Ты зачем сюда вломилась?

– За таблетками. – Я кивнула на пузырек с аспирином. – Голова раскалывается, а Рая же их прошлый раз отсюда взяла, вот я и подумала…

– Ясно, – он не дал мне договорить, торопливо осмотрел кабинет и стол, спросил: – Ключ от ящика есть?

– Нет, ножом открывала.

– Медвежатница.

Не пойму, чего в его голосе больше, осуждения или тревоги. А голова, кажется, проходит. Неужто таблетки уже начали действовать!

Со столом Вовка управился быстро, уточнил только, где именно лежал пузырек с лекарством, и с помощью все того же ножа для корреспонденции приладил ящик с бумагами на место, потом обнял меня за талию и потащил к выходу…

– Давай-ка, Евочка-припевочка. – Вовка помог мне устроиться на кровати, подсунул под голову подушку, сам присел рядом, окинул меня критическим взглядом, спросил: – Ну, ты как? Почему мне не сказала, что голова болит? Я бы что-нибудь придумал.

Да, Вовка может решить любую проблему. Но не сподобься я на кражу со взломом, не было бы у меня сейчас дневника… А голова, кстати, почти не болит. Даже странно, всего пять минут назад раскалывалась, а сейчас вместо боли только гулкое уханье в висках и в глазах двоится.

– Мне лучше уже. Вовка, ты прочти, что там написано, – я кивнула на лежащую рядом книжицу.

– Откуда читать? – Вовка раскрыл дневник.

– Давай сначала. Там почерк такой неразборчивый, да еще с витийствами аристократическими написано, мне сейчас не до них. Ты читай, а я с закрытыми глазами полежу пока, послушаю.

Вовка в витийствах и почерке разобрался быстро, сперва запинался, но потом приноровился. Поначалу в дневнике не было ничего интересного, оказывается, барышни за последние полтора столетия не особо изменились: наряды, балы, кавалеры и глупейшая привычка доверять свои сердечные тайны бумаге. Но дальше… дальше я слушала, затаив дыхание, потому что речь пошла о побрякушке, мне до боли знакомой. Призрачная паутина – вот, значит, как эта хреновина называется…

В церкви все так же светло и покойно, как три дня назад. Только я уже не невеста, а вдова. Украденное мое счастье уснуло вечным сном. Глаза синие-синие закрыты, а губы чуть кривятся в ироничной улыбке. Наверное, теперь он все знает. Простит ли?

Надеюсь, простит. Он же любил меня.

И я любила.

Но не уберегла…

Не успела отпустить…

– Софья…

Оборачиваюсь. Стэфа смотрит мимо меня на уснувшее мое счастье.

– Сними ее. Нельзя, чтобы она на нем оставалась, душу в полоне держала. Отпусти…

Снимаю. Тонкая цепочка с красным камешком жжет ладонь каленым железом. Пускай, мне уже все едино…

Вовка замолчал, отложил дневник. Я по-прежнему лежала с закрытыми глазами, но знала – мой друг смотрит на меня, и во взгляде его, наверное, жалость.

– Ева. – Он осторожно коснулся моей щеки. – Ева…

– Прикольная история. – Душевных сил хватило даже на то, чтобы улыбнуться. – Как думаешь, сколько в ней правды?

– Не знаю, – он покачал головой, – но догадываюсь, у кого об этом можно спросить.

– У кого?

– Ева, ты помнишь, какая у Раисы Ивановны фамилия?

– Нет, у меня с памятью последнее время… – Я осеклась, махнув рукой. – Да ты и сам все знаешь.

– Ну да, – Вовка не стал спорить. – Фамилия Раисы Ивановны Поддубская. Как тебе такой финт? Теперь понимаешь, почему дневник оказался у нее?

– Потому что она потомок того самого княжеского рода?

Странно, но я не удивилась и не обрадовалась своей догадке, лишь как-то отстраненно подумала, что теперь понятно, откуда в моей экономке столько аристократизма. Врожденный аристократизм-то. И кровь голубая. Ирония судьбы: урожденная княгиня вынуждена прислуживать нуворишам…

– Пойдем-ка! – Козырев, не особо церемонясь, стащил меня с кровати.

– Куда?

– К Раисе Ивановне. Зададим ей парочку вопросов.

– Вовка, – я многозначительно кивнула на часы, – ты посмотри, который час. Не поздновато ли для визитов?

– Поздновато? – Он подошел ко мне вплотную и дернул вверх рукав халата. – Ева, смотри!

Я посмотрела. Без особой, впрочем, охоты. Паутина сплетена на пять шестых. Еще чуть-чуть, и все.