Лариса Кондрашова - Шоу для завистницы

Тогда я впервые задумалась о том, что в нашей стране существуют люди, которые живут совсем другой жизнью, отличной от жизни всего остального народа. То есть знание о том, что в стране нет никакого равенства, у меня было, но какое-то отстраненное. Они — сами по себе, мы — сами по себе.

А с пониманием пришло удивление. Это же надо было: совершать революции, участвовать в войнах, под разными предлогами извести огромное количество народа, чтобы вернуться к тому же, с чего начали. Нет, прийти к гораздо худшему.

Раньше отлично от остального народа жили аристократы — люди, выше других стоявшие по рождению, образованию, культуре, а теперь до богатства дорвались люди, мягко говоря, не самые достойные. И даже вовсе не достойные.

Тогда я поняла, что именно из-за этих людей рушится мое счастье и вообще вся моя жизнь. В тот момент я, наверное, могла бы пойти на баррикады, существуй они, чтобы добиваться справедливости. Чем я хуже их? Почему я должна страдать, в то время как они процветают и ни о чем не печалятся?!

Шесть лет прошло, а я все еще делю жизнь на теперь и тогда…

У нас родился сын. Муж преподнес мне шикарный букет. Тогда как раз он получил от родителей перевод. Помнится, нам хватило его на три дня. То есть не нам, а ему, молодому мужу. Когда меня с сыном выписали из роддома и мы вернулись домой, денег уже не было…

— Вы все еще кипятите, тогда мы идем к вам! — истошно заорал из телевизора участник рекламной акции, и я пришла в себя.

То ли спала, то ли так углубилась в воспоминания, что с трудом вернулась обратно… Ну сколько можно жевать одно и то же!

Для того чтобы не вспоминать, наверное, нужно вытеснить одно другим, более сильным, а на мне будто заклятие какое. Что бы ни случалось в моей жизни, я всегда помню о той, другой, поре, когда в ней еще был Евгений Лавров. И как потом он ушел, чтобы… чтобы не вспоминать о нас с Мишкой никогда… И как я познакомилась с его матерью.

— Подлец! Какой подлец! — кипятилась Катя, когда я рассказывала ей об этом.

Подлец? Как-то не применялось это слово к образу Евгения. Подлец в моем понимании — человек, совершивший что-то значительное. Последний кусок укравший, самое святое предавший. То есть такое предательство, от которого нормальный человек содрогнется. Подлец по-своему человек стойкий. Значительный. Даже в своих бесчеловечных принципах. А Женька…

Он не ушел тайком, не стал спать с другой женщиной, не пропил и не проиграл последние семейные деньги. Просто в один прекрасный день он пришел с занятий уставший, бледный — Мишка плохо спал, орал целыми ночами, и мы оба не высыпались. Денег не было. Питались мы плохо. Но я хоть могла поспать днем. А его, кажется, уже шатало от голода и недосыпа.

— Прости, Несси, — сказал он, — но я больше не могу так жить.

Я не любила, когда он меня называл Несси. Все-таки Ванька было даже лучше, чем это… чудовище в озере Лох-Несс!

— Возьми, сегодня я получил за перевод.

Он протянул мне небольшую пачечку денег.

Женя в совершенстве знал английский язык, и порой ему удавалось переводом кое-что заработать.

— Я взял себе часть: на плацкартный билет до Москвы. И еще на пару бутербродов, остальное — вам с Мишкой. Знаю, я скотина, но если я останусь еще хоть на день, то возненавижу и тебя, и сына за то, что мне приходится так жестоко страдать. Мне плохо. Я честно старался себя преодолеть, но мне не хватает сил, какие, видимо, должны быть у настоящего мужчины. Я всегда был хлюпиком…

Сильнее ошарашить меня было нельзя. Я сидела с открытым ртом и не сводила с него глаз. Даже моргнуть боялась, так это было ужасно и неправдоподобно.

— Езжай к своим родителям, — торопливо продолжал он, — ты одна тоже не вытянешь это.

Он кивнул на кроватку с ребенком. А поскольку я так и сидела без движения, он взял свою спортивную сумку, бросил в нее не глядя какое-то барахло и пошел к двери.

— Я тебя любил, — сказал он глухо. — И я честно старался.

Странно, что я не зарыдала, не погналась за ним, а так и сидела, глядя перед собой пустыми глазами. Только вода в кухонном кране монотонно капала, как будто отсчитывала последние секунды моей жизни.

Кухонным наш кран можно было назвать с большой натяжкой. Как и то жилье, в котором мы жили, квартирой. Всего одна небольшая комнатушка с пресловутым краном, раковиной за перегородкой и небольшим столиком, на котором стояла двухконфорочная газовая плитка.

«Частичку» мне оставила — не насовсем, конечно, — подруга, с которой мы выступали за сборную края. Она получила предложение выступать в Германии за какую-то команду — то ли шахтеров, то ли кулинаров. И подписала контракт на два года.

Первое время мы с Женей были так счастливы, что даже не замечали убогости этого жилья. Веселились, бегая к «удобствам» во дворе. Или собираясь в баню, которая называлась гарнизонной. Там мы брали один номер на двоих. Банные деньги мы старались не тратить и откладывали их в первую очередь… До тех пор, конечно, пока не родился Мишка…

Если бы не слова Жени о том, что я не справлюсь, я бы и в самом деле в конце концов уехала к родителям. Но его уверенность в том, что я тоже не справлюсь, меня задела. Я решила доказать и ему — не думая, что он все равно об этом не узнает, — и себе, что я сильнее. Что я никогда не признаюсь в том, будто воспитывать ребенка одной мне не по плечу. Другим-то женщинам это удается.

Конечно же, тогда мне это было не по плечу, как бы я ни крутилась, продавая свои подчас довольно дорогие тряпки. Я ведь все-таки в соревнованиях участвовала. И получала кое-что. И Женя любил меня баловать, когда деньги у него еще были.

Я ввела в свои расходы режим жестокой экономии. Считала и берегла каждую копейку. Но если лет двадцать назад на содержание ребенка у молодых мам уходило не слишком много денег, то сейчас остаточный принцип не годился. Я даже не имела привычных нашим мамам пеленок.

А памперсы… Они вламывались в мой бюджет подобно древним таранам и пробивали в стенах этой денежной крепости огромные дыры. Я все больше уставала, пока в один прекрасный день вообще не осталась лежать в постели, не обращая внимания на рев моего голодного сына.

В тот момент я почти не осуждала уехавшего мужа. Содержание ребенка и в самом деле не под силу студентам, не имеющим постороннего заработка.

Через день должен был прийти перевод от родителей. В свое время я легкомысленно пыталась отказаться от их переводов, но папа лишь отмахнулся от моего отказа.

— Молодая семья, дочка, требует больших денег, чем отдельно взятая студентка. Ежели деньги тебе лишние, откладывай. Купишь себе чего-нибудь, — говорил он.