Кэтрин Спэнсер - Рай для двоих

— То есть он боится говорить с кем-то вроде меня? Но что я могу ему сделать? Убить его своим карандашом?

— Все возможно, — пояснил Микос, наблюдая, как щенок пытается лизнуть Джине шею. — Деньги — мощный афродизиак для людей, у которых их нет. Поэтому Анджело опасается незнакомцев, где бы он ни оказался.

— В смысле? — она отпустила щенка и взяла свою чашку.

— За последние три месяца ему пришлось несладко. Несколько раз объявлялись его так называемые «потерявшиеся» родственники. Если бы он всем верил, то у него уже было бы около пятисот сыновей и дочерей.

Джина поперхнулась кофе.

— Прости. Я не хотел тебя так шокировать.

Ее сумочка упала со стола, открылась, и все ее содержимое оказалось на полу. Микос вздрогнул. А вдруг она обнаружит, что ключ от ее номера пропал?

Но Джина лишь утерла навернувшиеся на глаза слезы бумажным платочком, быстро собрала все обратно в сумку и бросила на Микоса неодобряющий взгляд.

— Это не смешно. И вообще, то, что я уже успела услышать об Анджело Тайросе, не показалось мне веселым. Не спрашивай почему, я не смогу ответить тебе.

— Может быть, потому, что ты слишком устала? Ты увидишь его в другом свете, когда выспишься.

— Да, я действительно очень устала.

— В таком случае, думаю, нам лучше вернуться в город. Машина ждет нас. Наденешь туфли?

— Нет, спасибо! У меня ноги отваливаются. И боюсь, что они будут болеть еще долго.

Микос надел ботинки.

— Тогда мне остается только одно. — Он встал и, несмотря на ее протесты, взял Джину на руки и вынес к машине.

— В этом не было необходимости! — раздраженно проговорила девушка, оказавшись на заднем сиденье «мерседеса».

Микос не смотрел ей в глаза, увлеченный созерцанием ее длинных ножек.

— Не с моей точки зрения, Джина.

Она не помнила, как заснула у него на плече. Только когда машина остановилась, девушка открыла глаза и смущенно взглянула на Микоса. Он смотрел в окно с озабоченным выражением лица.

— Я не очень хорошая компания, да? — сонно пробормотала Джина.

— Разве ты слышала, что я жаловался?

— Нет.

Джине хотелось, чтобы он сказал что-нибудь, вроде «мы потеряли столько драгоценного времени, пока ты спала». Но он лишь произнес:

— Нужно было раньше отвезти тебя в отель. Ты выглядишь слегка помятой.

Как великодушно! Выпрямившись, Джина поправила волосы, думая, не потекла ли у нее тушь и не размазалась ли помада. И не храпела ли она во сне!

А вот Микос даже после бессонной ночи выглядел великолепно. Это нечестно!

Водитель открыл дверцу перед Микосом. Тот вышел и подал девушке руку.

— Джина?

Она ощутила тепло его пальцев. А через секунду уже стояла, босая, рядом с ним на холодном тротуаре, ища в его зеленых глазах хотя бы намек на то, что он изъявит желание увидеть ее снова.

— Спасибо за чудесный вечер.

Микос улыбнулся и подошел ближе. Склонился к ней и слегка коснулся ее губ.

— Сладких снов, — пожелал он.

Джина, стараясь не расплакаться, кивнула, повернулась и направилась к дверям отеля. Вдруг она услышала:

— Джина, подожди!

Она оглянулась в надежде, что Микос все же попросит ее о свидании, но… у него в руках были ее туфли.

— Ты забыла их.

— Спасибо, — пробормотала девушка еле слышно и скрылась за дверью отеля прежде, чем успела выставить себя еще большей дурой.

Едва за ней закрылись стеклянные двери отеля, как прекрасный Принц исчез на своем лимузине в оживленном уличном движении. Вот и сказке конец!

Жалея себя, девушка поднялась на лифте на сороковой этаж и только там обнаружила, что потеряла ключ. Она понятия не имела, где, когда и как! Это стало последней каплей. Джина дала волю эмоциям и с силой стукнула ногой по двери.

Боль пронзила ее, она вскрикнула. Из соседней комнаты появилась горничная. Женщина на ломаном английском старалась успокоить Джину и открыла ей дверь запасным ключом. Усадив девушку в кресло, горничная поспешно вышла, вернувшись в номер с пластиковой чашкой со льдом.

— Приложите лед, иначе опухнет.

Женщина заботливо помогла Джине опустить ногу в лед.

Через минуту Джину сотрясали рыдания. Оставалось только догадываться, заплакала ли девушка от боли, тронула ли ее такая забота со стороны совершенно незнакомого человека или это были слезы разочарования, что попытка осуществить задуманное провалилась.

Горничная гладила девушку по голове, шепча ласковые слова по-гречески.

— Простите, — шмыгнула носом Джина, немного успокоившись. — Не понимаю, что со мной происходит. Я стала такой чувствительной с тех пор, как приехала сюда.

— Не, не, — успокаивала ее женщина. — Не, каталавено. Я понимаю.

Джина улыбнулась. Не понимаете, подумала она, но от ваших слов мне все равно легче.

Горничная улыбнулась в ответ и постучала себя по груди.

— Me лене Апостолия. Вы?

— Джина.

Женщина кивнула.

— Все хорошо, Джина?

— Да, намного лучше. Спасибо. — Девушка махнула рукой в сторону двери. — Вам нужно идти. Я не хочу, чтобы у вас из-за меня были неприятности. Спасибо вам еще раз, Апостолия. Вы были очень добры. Евхаристо!

— Паракало. — Апостолия кивнула и вышла, тихо притворив за собой дверь.

Несколько минут Джина молча сидела, глядя в окно на Акрополь. Она думала о прошедших десяти часах. Романтичных и кажущихся нереальными, как звездная пыль. Она встретила мужчину, который заставил ее снова почувствовать себя желанной. Он подарил ей время, которое она никогда не забудет. Но никогда больше он не появится в ее жизни. Так же как и она в его.

Жаль, что я не разбила о дверь свою глупую голову, заключила Джина.

Часы на прикроватном столике показывали восемь утра. А в Канаде сейчас девять вечера, пятница. Можно позвонить домой. Мама уже в постели, значит сиделка, Линн О'Кифи, сумеет свободно поговорить с ней.

Джина сняла трубку и набрала номер родительского дома в Канаде.

Линн ответила сразу:

— Я ждала твоего звонка. Как Афины?

— Здесь жарко, шумно, необычно, и я очень устала. Как мама?

— Хорошо. Мы сегодня гуляли на пляже и собирали ракушки, а после ланча ездили в город и поели мороженого в парке.

— Как ты считаешь, она поняла, что я уехала? Скучает ли по мне?

— Не думаю. Она пребывает большую часть времени в своем собственном мире. Ты же знаешь, что с ней, Джина.

— Да. — Девушку пронзило чувство вины. За последние двенадцать часов она ни разу не вспомнила о маме. — Но она не очень хорошо переносит перемены, и я боюсь…