Джилл Мэнселл - Поцелуй

Эта мысль была так ужасна, что в заплаканных глазах опять показались слезы, и Джина, всхлипнув, поспешно их смахнула.

— О Господи, прости… Прости, я ничего не могу с собой поделать…

— Разумеется, мы вас прощаем. — Катерина подбежала к ней.

«Эта женщина явно нуждается в квалифицированной помощи. Не каждый день сталкиваешься с подлинным случаем реактивной депрессии». И потом, Катерина почувствовала, что Джина Лоренс пробудила чувство вины в ней самой.

Ободряюще приобняв Джину за поникшие плечи, Катерина решилась:

— Наверное, все-таки не откажусь от кофе. Сидите здесь, я сама приготовлю.

Когда она вернулась, неся на подносе чашки, блюдца и тарелку шоколадного печенья. Джина уже совладала со слезами.

— У вас чудесный дом, — заметила Катерина, ставя поднос на изящный столик, который чудом не подломился под его тяжестью. Потом сообразила, что Джина Лоренс вряд ли обрадуется, если поднос рухнет на пол. — Я в жизни не видела такой огромной кухни. И везде так… чисто.

— Я просто не могу остановиться, — всхлипнула Джина и покачала головой, когда девушка предложила ей печенье. — С понедельника не могу остановиться, все время что-то делаю. Не в состоянии сидеть на месте, спать… это просто глупо. Я встала посреди ночи и принялась мыть пол на кухне, даже не успев сообразить, что делаю. Вчера вечером пять часов драила окна, хотя они и так чистые; просто мне нужно было чем-нибудь заняться…

— Я понимаю, что вы чувствуете, — уверенно заявила Катерина, — но надо собраться с духом и примириться с реальностью, прежде чем вам станет по-настоящему плохо. Мы не виним вас за то, что случилось с мамой, и вы тоже не должны себя винить.

Джина уставилась на нее как на сумасшедшую. Она только теперь поняла, что они говорят о разных вещах. «Девушка всерьез полагает, что я страдаю из-за дурацкой аварии?»

— Боюсь, ты ошибаешься. — Джина еле сдерживала абсолютно неуместный смех. — Я переживаю не из-за твоей мамы. То есть, конечно, мне очень жаль, но она всего лишь сломала ногу… — Джина запнулась, понимая, что выражается странно, и принялась подыскивать нужные слова. Она никому еще не говорила об уходе Эндрю и теперь осознавала, что по иронии судьбы вынуждена откровенничать с посторонним человеком. — Понимаешь, в понедельник… меня оставил муж. Он ушел к другой.

Позже Катерина вознесла благодарственную молитву за то, что она не практикующий психолог. Желание ударить эту женщину было настолько сильным, что едва удалось удержать себя в руках.

— Ах ты, эгоистичная тварь!

Джина, мгновенно забыв о слезах, метнула на гостью испепеляющий взгляд.

— Тебе не больше шестнадцати. Разве ты способна понять? Меня бросил муж, моя жизнь разрушена. Я не в силах собраться с мыслями, перед глазами все плывет, а ты требуешь, чтобы я жалела твою мать только потому, что у нее сломана нога? Этим займется страховая компания. А моя жизнь кончена. Кто позаботится обо мне?

— Послушайте, — ровным тоном произнесла Катерина. Кричать бессмысленно, пусть истерит Джина. — Вы стали причиной аварии. Из-за вас моя мать лишилась работы, дома и двух бойфрендов. У нее ничего не осталось, и к концу недели нас выкинут из квартиры. Поэтому даже не смейте спрашивать, кто о вас позаботится. Как вам не стыдно!

Она не хотела срываться. Катерина резко поднялась, кофейные чашечки тревожно забренчали.

— Простите, я, наверное, груба. Мне лучше уйти.

— Да, — ледяным тоном ответила Джина. — Тебе лучше уйти.

Иззи решила, что в больнице не так уж плохо. Джеймс Милтон Уорд, врач-ортопед, был сама любезность, а теперь, когда ее перевели в общую палату, она не страдала от одиночества. Палата была смешанная, настроение — отличное, еда — на удивление хорошая, а пациент номер двенадцать, со сломанным бедром, — просто прелесть, пусть даже в обычной жизни дантист.

Еще Иззи научилась мухлевать в покер, и это оказалось даже увлекательнее, чем мучительно плести корзиночку или возиться с нудным, невероятно запутанным вязанием: психолог-трудотерапевт настоял, чтобы она «попробовала».

В палате царил мир. Лежачие пациенты дремали или читали, остальные отправились смотреть телевизор — им была жизненно необходима очередная серия очередной «мыльной оперы», о которой Иззи в жизни не слышала, но соседи, судя по всему, буквально дышали этим. Иззи, воспользовавшись краткой передышкой, увлеченно раскрашивала ногти особенно красивым оттенком розового. До пальцев на ногах она дотянуться не могла, оставалось ждать приезда дочери.

Ее внимание привлек посетитель — в основном из-за ритмичного стука каблуков по гладкому деревянному полу. Высокая блондинка в невероятно изящном черно-белом костюме, неуверенно помявшись, окинула взглядом постели вдоль стен и нервным жестом поправила сумочку на плече.

— Все смотрят телевизор, — указала в сторону коридора кисточкой для лака Иззи. — О, черт! — воскликнула она, увидев, что яркая капля упала ей на бедро, навечно испортив прекрасную белую футболку. — Простите. Испытания посланы нам свыше. Кого вы ищете? — Иззи уже догадалась: это либо жена дантиста, либо дочь летчика Бертона. Вряд ли кто-нибудь еще в палате знаком с женщиной, которая носит подобные костюмы.

— Честно говоря, — посетительница быстро взглянула на листок с именем в изголовье кровати Иззи, — я ищу вас.

Джина была застигнута врасплох видом Изабеллы Ван Эш. Когда та лежала на дороге, ее лицо было закрыто щитком шлема и поначалу Джина приняла Иззи за мужчину. Потом, после обескураживающей встречи с Катериной, Джина стала рисовать себе Иззи в облике крупной, даже мужеподобной, женщины лет за сорок, с короткой стрижкой и агрессивными манерами.

Но особа, сидящая перед ней, оказалась миниатюрной и, несомненно, женственной, с выразительными темными глазами и буйной гривой иссиня-черных волос, обрамляющих лицо в форме сердечка. И еще она выглядела моложе Джины в этой белой футболке и ярко-розовых велосипедных шортах.

Впрочем, Джина, которая за эти нелегкие дни научилась не судить по первому впечатлению, была испугана. Переволновавшись в поисках сначала нужной клиники, потом нужной палаты, она полностью исчерпала силы. На грани нервного срыва, Джина тяжело осела в пустое кресло для посетителей.

— Но я вас не знаю, — озадачилась Иззи. Темные брови скрылись под лохматой челкой. Пальцы, с еще не высохшим розовым маникюром, были растопырены в воздухе. — Вы ведь не социальный работник?

— Нет, — ответила Джина таким тоном, будто ее заподозрили в проституции. «Господи, неужели я похожа на социального работника?»