Доминик Дьен - Мод навсегда

– Тем лучше!

– Но и развлечений поубавится!

– Общество этих людей тебя развлекает?

– Да… А тебя нет?

– Нет, я предпочитаю быть с тобой вдвоем!

– Это ты сейчас так говоришь!

Франсуа покрывал ее грудь быстрыми поцелуями.

– Вот увидишь… Придет день, и одного меня тебе уже будет недостаточно…

– Не думаю! – И вдруг добавила, испугавшись: – А если все наоборот? А если меня тебе станет недостаточно?

– Этот день еще не настал, богиня. Иди сюда, забирайся на меня…

– Но ты думаешь, что однажды это случится?

– Тогда я найду какой-нибудь выход…

– Что ты имеешь в виду? – Она прекратила свои ритмичные движения.

– Увидишь… Когда ты мне наскучишь…

– Значит, ты уже сейчас знаешь, что когда-нибудь я тебе надоем?

Она попыталась подняться, но он удержал ее за бедра.

– Ты не закончила.

– Мне больше не хочется.

– Ничего, тебе придется подчиниться… – произнес он, силой проникая в нее.

Он почти сразу кончил и высвободился.

Она прошептала дрожа:

– Ты меня почти что изнасиловал…

Потом она вспомнила парней, которые быстро входили в нее и так же быстро, не задерживаясь, выходили. Не задерживались они и в ее жизни. Она подумала о ласках Франсуа, без которых больше не могла обходиться. И решила забыть только что произошедшее.

Дни и ночи сменяли друг друга. Одна неделя шла за другой. Огонь желания, снедавший ее тело не затухал. Ни утром, ни днем, ни ночью. В нем сгорали все ее мысли, в нем сгорало ее «я». Она была любовницей, предлагающей себя, как предлагают вещь. Она и была вещью. Но она тем охотнее принимала свою роль, чем сильнее неукротимое желание партнера подтверждало силу ее женственности. Она не переставала повторять: «Я принадлежу тебе. Делай со мной что хочешь». А для него эта покорность служила неиссякаемым источником удовлетворения сексуальных фантазий. Но наивысшей точки удовлетворение достигало, когда они бывали на людях. Будучи убежденным, что любой мужчина мечтал бы оказаться на его месте, Франсуа взирал на свою подругу с гордостью. Она дарила ему свое тело, она дарила ему свое время. Ему нравилось думать, что однажды она подарит ему и свою душу.

Однако в этой самодостаточности он не заметил, как она стала для него смыслом жизни. Он хотел просто поиграть с ней, а она превратилась в коварный наркотик, увлечение которым лишь усиливает зависимость. Ее отсутствие днем было невыносимым, оттого что он мучился от постоянно грызущего чувства ревности. Он спрашивал себя, чем она занимается, с кем и как разговаривает, улыбается ли при этом или – хуже того! – кокетничает. Он представлял, как она хохочет в компании студентов, как попадает под обаяние какого-нибудь энергичного профессора. Чем больше проходило времени, тем сильнее он страдал. Он осознавал, что отныне приговорен, что больше не может обходиться без нее. И, проклиная ловушку, в которую угодил, искал способ накинуть хомут на шею своей возлюбленной.

Они поженились.

Мэрия Шестого округа.

Площадь Сен-Сюльпис.

Десять утра.

Будний зимний день. Паперть церкви, вся темная от голубей.

Сотен голубей. Таких же серых, как погода.

Улица Сены. Половина седьмого.

Франсуа бесцельно слонялся по городу. Еще свежие воспоминания о похоронах отдалялись, сливаясь в смазанную картинку. На смену им приходили события из недавнего прошлого. Тоска заволакивала глаза.

В этот момент навстречу ему попалась женщина. Она держала в руках пакет с миндальным печеньем. С клубничной и лимонной начинкой. Не с кофейной, не с шоколадной – с клубничной, нежной, как фруктовое мороженое. Но атмосфера беззаботности этого вечера была для нее испорчена. Этим плачущим мужчиной. От которого пахло смертью, нехорошей смертью. Хотя было видно, что горе его настоящее, неподдельное. Но чем она могла помочь?

Женщина продолжила свой путь. Никогда больше она не захочет ощутить нежный вкус миндального печенья с клубничной и лимонной начинкой. Никогда. Но это совсем другая история, и если мы начнем ее описывать, то попадем совсем в иную жизнь.

Франсуа обогнул церковь и закрыл глаза.

Она была прекрасна. В белом платье она выглядела девственно-чистой. Ее свежая молодая кожа оттененная серебристыми блестками, играла всеми красками этого зимнего дня. Она медленно шла ему навстречу. По мере того как она приближалась, улыбка все ярче разгоралась на ее лице. Но к радости примешивался страх. Когда-нибудь, когда ты мне наскучишь». «Когда?» – спрашивала она его, если эти слова слишком навязчиво звучали у нее в голове.

Забудь об этом, мой ангел. Забудь. Ты мне никогда не наскучишь» Никогда не будет так, как ты думаешь.

Лиф ее платья был обшит жемчугом. Перламутровые блики, сливаясь, повторяли нежную выпуклость ее груди. «Согрей меня, – прошептала она, – я замерзла». Он обнял ее и поцеловал.

Там были родители Франсуа. И Варле. И его друзья. Все те же, что сегодня утром на кладбище Баньо. Он улыбнулся, вспомнив полицейского, который стоял на посту перед участком, примыкавшим к мэрии. Из его левой ноздри вытекла капля и повисла, готовая упасть. Это расстроило Франсуа.

Шага по ступеням парадной лестницы мэрии отбивали ритм из жизни: ласки, которым нет конца. Оргазмы, повторяющиеся снова и снова, вплоть до утра. Поезда и самолеты. Лазурные воды и коралловые рифы. Заснеженные горные вершины. Дети. Шушуканье. Пылесосы и стиральные машины. Богемия по магазинам. Утюги и заложенные носы. Шарфы и рукавицы, зимы и весны. Арендованные дачи и куличики из песка. Выходные и праздники Любовницы Битая посуда и захлопнутые двери Признания, раскаяние, прощение наполовину. Ревматизм и зубовный скрежет Руки в морщинах и переломы бедер Семейные альбомы, запах нафталина…

На площадке второго этажа аллегорическая пленка их жизни была вновь перемотана на начало… Сперма, слезы, взрывы смеха… А любовь? Они забыли о ней. Наверное, у них просто не было времени… подумать о любви.

Порог просторного зала бракосочетаний они переступили одновременно. Если бы большая парадная лестница с узорными коваными перилами была длиннее на несколько ступеней, они, возможно, успели бы просмотреть ленту своей жизни до самого конца. Беззубые приоткрытые рты, слабое старческое дыхание…

Но у них и на это не было времени… Времени подумать о смерти.

Накануне позвонили ее родители. Франсуа их ненавидел. Они довели ее до слез. Не портите мне свадьбу! Мы любым друг друга… Что вы можете поставить ему в упрек? Его возраст, религию?… Я вас очень прошу, приезжайте!

Они перелетели через океан, чтобы вскоре вернуться обратно. Теперь у тебя нет никого, кроме меня. Успокоила ли се эта фраза? Во всяком случае, она больше никогда не заговаривала с ним о родителях. Но он знал, что она продолжает им регулярно писать.