Диана Джонсон - Развод по-французски

— Не знаю. Не знаю, Роксана. Я позвоню. Прости. — Он схватил свои чемоданы и пошел вниз, не оглядываясь.

Первые дни прошли так, как будто ничего не произошло. Шарль-Анри не звонил, и Рокси не звонила ему, потому что не знала, куда звонить. Она впала в молчаливое оцепенение, ее можно понять. Мы привыкли считать, что в жизни все так или иначе образуется. А когда что-нибудь случается и наш оптимизм ставится под сомнение, весь мир вокруг делается похожим на фильмы катастроф — крыша рушится, с чудовищной скоростью летят обломки оконных рам и все такое. Я ее понимаю.

С другой стороны, что ты хочешь, если совершаешь глупые поступки, например, выходишь замуж за иностранца и живешь не дома, в Америке, а где-то еще? Люди привыкли считать, что при таком раскладе трудно надеяться, что все у тебя образуется. Поэтому я не удивляюсь.

Честно говоря, я не совсем секла, чего она так переживает.

— Ты думаешь, у него роман или что? Зачем ему уходить? — допытывалась я. — Разве вы не ладили? Разве были неприятности?

— Не думаю, — отвечала она. — По-моему, все было замечательно. Ну да, я не француженка, но это единственное.

Это еще что значит — «Ну да, я не француженка»? Мне было обидно за ее маленькие американские недостатки, ведь они и мои тоже. Дженет Холлингсуорт заставила меня задуматься над ними.

Нужно утешить ее, это само собой.

— Ты должна поговорить с ним.

— Ни за что! — отрезала она.

Из ее ответа, такого неамериканского, я заключила, что Рокси пребывает в особом состоянии духа, когда простое недоразумение между супругами возводится в степень разрыва. Шарль-Анри уехал за город, отсутствует всего пару дней, даже не считает необходимым позвонить — вот и все, что, по-моему, произошло. Его отъезд — только завязка истории, отнюдь не развязка. Рокси всегда была склонна к преувеличениям. Я попробовала даже разозлить ее, чтобы она ожесточилась, но все было напрасно.

Шли дни, а Рокси по-прежнему скрывала от всех, что Шарль-Анри бросил ее.

— Есть у меня хорошая приятельница Анн-Шанталь Лартигю, — сетовала она, — но попробуй сказать ей, что Шарль-Анри завел любовницу или ушел от меня, — как она отреагирует? Наверняка усмехнется: «Естественно!» Это так по-французски. У них в крови по любому поводу говорить «естественно», как будто кругом сплошное вероломство. Можно даже подумать, что так предначертано свыше. Во мне, наверное, сидит что-то специфически американское. Я бы никогда не сказала «естественно».

— Дело не в тебе, пойми, это с ним что-то творится, — твердила я. — Ты должна поговорить с ним.

Мы сидели за уличным столиком в «Погребке надежды», трехлетняя Женни лазила по плетеным стульям, нервируя здешнюю собачонку, и улыбалась умственно отсталому мальчику, который постоянно болтался в кафе.

— Опять ты со своим глупым американским оптимизмом, — возражала Рокси. — У тебя нет никаких оснований это утверждать. Все твой менталитет. Американский менталитет.

— Не пойму я тебя. Муж приходит домой и говорит, что едет за город, а ты отвечаешь: ах вот оно что, ну ладно, между нами все кончено. Так, что ли?

Мне казалось, что должны быть взаимные упреки, слезы, сцены. Я решительно не понимала ее покорности, не понимала, почему она так безропотно принимает поведение Шарля-Анри. Рокси вся светилась блаженным светом смирения, хотя они даже не объяснились. Мне оставалось надеяться, что все между ними уладится и станет на свои места — так лодка, идущая наперерез набегающему крупному валу, вздыбится, помедлит на гребне, рискуя опрокинуться на бок или же стать торчком и кормой пойти ко дну, и потом плавно опустится в подошву волны.

Еще несколько слов о характере Рокси и моем собственном. Про нее всегда говорили и говорят, что она чересчур романтична и легко ранима. Что до меня, то я, мол, практична, склонна рассчитывать наперед — значит, «сильная». Людей сбивало с толку то, что я обещала стать «хорошенькой», следовательно, должна быть глупенькой. Хотя Рокси сейчас очень красивая женщина, в затянувшейся юности она выглядела простецки, не обращала внимания на свою внешность, много читала и писала, вместо того чтобы почаще мыть голову, и таким образом завоевала репутацию «сообразительной». Думаю, что мы обе умницы, только Рокси ставят это в заслугу, а мне нет.

Сначала я опасалась, что в тяжелые для Рокси дни ее сентиментальность, податливость и склонность обольщаться только усугубят ее положение. Другие на ее месте (то есть я) сразу попрыгали бы с лодки жизни и поплыли что есть сил к безопасному берегу, тогда как ее, растерянную, потерявшую способность к борьбе, уносит в открытое море. Она доверяла мужу, а он жестоко обманул ее доверие. Нет, не этого ожидала бедная Роксана в такой критический момент, когда ей предстоит скоро родить второго ребенка и когда уже приготовлена комната малышу, и одеяльце, и яркие игрушки, которые подвесят над кроваткой, и странные предметы туалета для нее самой, предписанные медиками (пояса? бандажи?).

Роксана всю жизнь мечтала жить во Франции, не знаю почему. Наверное, еще в детстве она испытала безотчетное чувство неприкаянности и невзлюбила город и страну, где родилась. Как малые дети верят, что их приносят аисты, так Рокси уверовала, что она чужая, что принадлежит другим местам, другой расе. Помимо «Святой Урсулы», у нее в спальне висел большой постер, рекламирующий какой-то исторический фильм под названием «Jules le Grand» — «Жюль Великий». На нем была изображена вечерняя площадь Согласия, цепочки фонарей, запряженные лошадьми экипажи, катящиеся по мокрой листве. Довольно банальный сюжет, снятый, вероятно, с верхних этажей отеля «Мёрис». Кроме того, подружка по школе подарила ей маленькую Эйфелеву башню, привезенную из летней поездки во Францию, — своего рода символ удовлетворения культурных потребностей, чего я, младшая сестренка, совсем не понимала.

Надо ли говорить, что на предпоследнем курсе Роксана отправилась за границу, правда, не в Париж, а в Экс-ан-Прованс. Она была в восторге от города, хотя там толклось такое множество соотечественников, что ей не удалось попрактиковаться с французским. Все равно, когда она вернулась домой, у нее был довольный, слегка таинственный вид, словно она не осмеливалась делиться с нами опытом по части гусиной печенки, улиток и любовных приключений. Я воображала, что именно любовные приключения придали ей самоуверенность и светскость, но я ошиблась. Она была счастлива, что научилась различать романский стиль и готику и читать «Пари-матч». Теперь жизнь в Санта-Барбаре казалась ей пресной.