До первого снега - Алиса Гордеева

— Нет, Ками. Его мобильный недоступен и дома Пабло тоже нет. Я понятия не имею, где его искать. Но, знаешь, может оно и к лучшему. Поговорим, когда приземлюсь в Буэнос-Айресе.

— Думаешь, если он ждал тебя два месяца, то будет ждать и год? Рита, он же другую найдёт!

Её слова иголками протыкают и без того изнывающее от боли сердце: я только и думаю, что о ней и о Пабло, понимая, что не смогу без них и дня. Вещи валятся из рук на пол, так и не добравшись до чемодана, а я оседаю следом за ними, уже не сдерживая слёз. Телефон весь мокрый и постоянно норовит выскользнуть, нос беспрестанно шмыгает, а глаза, разъедаемые солёной влагой, дико болят. Я отчаянно не понимаю, почему всё это свалилось именно на меня.

— Эй, ну ты чего? — шепчет Ками и тут же сама начинает всхлипывать. — Прости меня глупую. И не слушай! Я, как всегда, только о себе думаю. Просто не хочу с тобой расставаться, понимаешь? Я уже скучаю, Рита! Можно я заеду к тебе перед отъездом? Помогу собраться.

— Нет, Ками, боюсь, ты не успеешь, — бормочу, утыкаясь носом в груду одежды: и почему я не могу взять с собой вместе кучи тряпок двух самых дорогих мне людей? — Вылет через пару часов. А я никак не могу сложить этот дурацкий чемодан.

— Бог с ним, Рита! Там всё купишь. Есть же в Аргентине магазины?

— Есть, конечно.

Перевожу звонок на видеосвязь и вместе с подругой начинаю по новой складывать вещи. И пока запихиваю их в чемодан, Ками штудирует информацию о Буэнос-Айресе в интернете, выдавая полезные рекомендации.

— Там сейчас зима по календарю, ты знала?

— Ну да, там всё вверх тормашками, — впервые за день получается улыбнуться. — Но вроде нехолодная, примерно как в Барселоне. Да и вообще, наше лето заканчивается, а там только начинается.

— Вот, видишь, не всё так плохо! Ещё одни летние каникулы за год никому не навредили.

Кое-как закончив с чемоданом, минут десять слёзно прощаемся, обещая друг другу оставаться на связи, обязательно созваниваясь каждый вечер.

— Рита! — тяжёлый голос отца перемежается со стуком в мою дверь. — Опоздаем!

Он не заходит. Не говорит мне ни слова больше. Уверена, отец чувствует за собой вину. А я всё сильнее сомневаюсь, что поступаю правильно, забирая часть её на себя.

— Расскажи мне про деда, — прошу, пока отцовский лимузин плавно выезжает со двора.

Отец пристально смотрит в окно, будто впервые видит территорию собственного дома.

— Пап, — зову его, но чувство вины явно перевешивает, и отец ограничивается кивком, давая понять, что слышит.

— Сколько вы не общались? — не оставляю попыток расшевелить его.

— Двадцать лет, — голос сухой, мрачный.

— А почему?

— Рита, он сам тебе всё расскажет, если сочтёт нужным. Вот, возьми, — отец протягивает мне документы и пару кредитных карт, явно не желая продолжать разговор. — Здесь хватит на всё, дочка.

— Дедушка знает, что я прилечу? — не отступаю.

Замечаю, что отцу крайне неприятно вспоминать о прошлом, но я хочу знать всё о человеке, с которым буду вынуждена прожить целый год.

— Да, дочка. Он встретит тебя в аэропорту. Надеюсь, больше вопросов нет? — в отцовском голосе сквозит раздражение.

— Какой он, мой дед? — вновь игнорирую папино негодование.

— Самый лучший, — шепчет отец, а потом всё же решается взглянуть на меня. — Я сожалею, что наши с ним пути разошлись. Надеюсь, тебе Анхель Сото станет настоящим другом. Только, Рита, не повторяй моих ошибок — никогда ему не ври. Он не умеет прощать!

Сухое прощание с отцом. Утомительный, двенадцатичасовой перелёт. И вот, наконец, шасси огромного боинга касаются земли. Аэропорт Буэнос-Айреса встречает меня безликими толпами пассажиров, длинными очередями на паспортном контроле, шумом и суетой.

Получив багаж, медленно плетусь к выходу, выискивая глазами кого-то похожего на моего отца, но всё тщетно. Раз за разом вчитываюсь в имена на белоснежных листочках, коими размахивают встречающие, вот только моего среди прочих нет. Кручу головой по сторонам, чувствую, как паника медленно, но верно, вытесняет здравый смысл.

«А вдруг про меня забыли?»

«Что делать, если никто меня не встретит?»

Мне всего шестнадцать, а значит, я даже не могу сама купить билет на обратный рейс, чтобы вернуться домой. Испуганная, растерянная я достаю мобильный в надежде, что отец во всём разберётся. Но, как назло, мой оператор сотовой связи отказывается работать на другом конце земного шара.

Глупые слёзы. По любому поводу они тут же находят выход, показывая всем и каждому, насколько я жалкая и беспомощная. Ненавижу их! Но сейчас, ещё больше я ненавижу отца, по вине которого стою здесь совершенно одна. Никому не нужная. Всеми позабытая.

С чемоданом в руках стою возле раздвижных дверей, ведущих к выходу на улицу. Там, снаружи, кромешная тьма. Неудивительно, в Аргентине второй час ночи. Робкие фонари, бросающие на землю свет, лишь создают иллюзию безопасности и комфорта. Стоит посмотреть чуть дальше, туда, где исчезают красные огоньки фар отъезжающих автомобилей, становится не по себе.

Мимо проносятся люди. Кто-то смеётся. Кто-то просто громко говорит по телефону. Многие настолько увлечены собой, что не в силах меня обойти, то и дело, толкая в разные стороны. Но во всей этой снующей толпе я совершенно одна. Никто не видит моих слёз. Никто не горит желанием помочь. Никто меня не замечает.

Делаю шаг вперёд и замираю, стоит прохладному воздуху колючим дыханием обхватить моё тело. Слишком сильный контраст: из жаркого лета в прохладную зиму, из привычной жизни — в абсолютную неизвестность. Ругаю себя за невнимательность: я же смотрела прогноз погоды, но не учла, что ночами гораздо холоднее. Обхватываю себя руками, натягивая рукава толстовки до упора на озябшие пальцы, и отчаянно переступаю с ноги на ногу. Глупая! Только я в погоне за красотой и удобством могла приехать в сандалиях на босу ногу и коротких шортах.

В нескольких метрах от трясущейся себя замечаю свободную машину такси и спешу к ней, до конца так и не