Джилли Купер - Имоджин

— А как же Матт?

Кейбл помрачнела.

— Не говори мне про Матта. Мне он уже вот где. Если кто и заслуживает, чтобы его кинули, так это он.

— А что он сделал? — спросила Имоджин.

— Он невыносим — вот что. Вчера весь день был в самом гадком настроении, совершенно не интересовался моей ногой, которая, между прочим, болит нестерпимо. Потом почти всю ночь где-то шлялся. Бог знает, где он пропадал, — думаю, что в этом проклятом казино. Потом заявился утром в самый неподходящий момент — как раз когда я только что приняла еще две таблетки снотворного. Дорогая, положи все эти флаконы в мою косметичку. Вон в тот сундучок. Да, на чем я остановилась?

— Ты только что приняла таблетки.

— Правильно. Ну, в общем была не в лучшем настроении и высказала ему кое-что напрямик. Но очень вежливо, заметь. И знаешь, что он сказал?

Имоджин покачала головой.

— Он сказал: «Когда ты заткнешься насчет своей проклятой ноги? Для всех было бы лучше, если бы ты себе челюсть сломала».

Имоджин закрыла лицо флаконами, чтобы Кейбл не увидела ее улыбку.

— А потом, даже не дав мне ответить ему как следует, сразу же кинулся смотреть какой-то лесной пожар в горах.

В дверь постучали. Кейбл нервно вздрогнула.

— Открой, пожалуйста.

В дверях показшюсь лоснящееся черное лицо. Это был Ребл.

— А, привет, — сказала Кейбл с облегчением. — Я надолго тебя не задержу. Ты не мог бы снести вниз эти чемоданы? Боюсь, тебе придется сделать два захода.

Как только Ребл вышел, Имоджин стала урезонивать Кейбл.

— Ты не можешь так бросить Матта. Ну хорошо, он вспылил и наговорил лишнего. Но он успокоится. Он стоит миллиона таких, как Антуан. Ведь Антуан — это просто симпатичный плейбой.

— А я симпатичная плейгерл, — сказала Кейбл, облачаясь в зеленое платье, которое показалось Имоджин знакомым.

— Но Матт действительно тебя любит. — У Имоджин едва не выступили слезы.

— Эту любовь он проявляет самым таинственным образом, — сказана Кейбл.

— Но он будет потрясен.

— И пусть! — с удовольствием сказала Кейбл. — Мужчины не особенно любят, когда их кидают с кем-нибудь из их дружков. Что ж, если он так меня любит, то может приехать и забрать меня. Но тогда уж — или женитьба, или ничего.

Она достала из ящика комода конверт.

— Я написала ему письмо, где все объясняю, — сказала она, опрыскивая конверт духами. — Ты можешь ему это передать?

В дверях появился Ребл.

— На этот раз, дорогой, ты можешь снести вниз меня.

Ребл взял ее на руки.

— Отлично, — сказала Кейбл, чувствуя его мускулы и улыбаясь ему. — Я не думаю, что нам надо сразу ехать до самого Милана.

Как холодный ветер пронизали Имоджин страх и уныние. Она спустилась вниз и заказала кока-колу. Переваливаясь, к ней подошла мадам в домашних тапках.

— Вы видели месье О'Коннора? — спросила она, ставя на стол банку кока-колы и стакан.

Имоджин сказала ей про лесной пожар.

— Ага, — сказала мадам. — У меня вот и билеты на самолет.

— Билеты? — помедлив, спросила Имоджин. Ей на сердце словно положили еще один слой льда.

Мадам уныло кивнула.

— Сегодня ночью он уедет. Я думала, он хотел взять с собой обратно в Лондон эту, но она, кажется, уже уехала. Месье О'Коннор две недели остается всегда. Но в этом году, я думаю, он несчастный.

Имоджин машинально взяла свою кока-колу и, оставив мадам в расстроенных чувствах, вышла на улицу. Ею овладел ужас. Это было похоже на кошмарный сон. Вот так, внезапно столкнуться с жизнью без Матта. Это будет какое-то растянувшееся до бесконечности серое однообразие. По ее щекам потекли слезы. Не обращая внимания на прохожих, она побрела к дальнему краю бухты. Там она долго стояла, глядя на море, которое пенилось на песке, как имбирное пиво.

Настойчиво загудела какая-то машина. Проклятые французы, какого черта они всегда включают сирены!

— Имоджин! — позвал ее кто-то.

Она посмотрела, и тут рядом с ней остановился белый «мерседес», из которого высунулся Матт.

— Садись, — сказал он. — Я хочу тебе кое-что показать.

Она села в полном изумлении. Он внимательно посмотрел на нее.

— Бедняжка, ты выглядишь такой утомленной.

Его лицо и руки были запачканы сажей, глаза покраснели, но вообще он был в отличном настроении. Это у него продлится недолго, подумала Имоджин. Письмо Кейбл прожигало ей карман.

Когда он свернул с прибрежной дороги и направил машину в гору, она сказала:

— Матт, мне надо тебе кое-что сказать.

— Кое-что, — сказал он, взяв у нее банку кока-колы и сделав большой глоток, — и я должен тебе сказать. Несмотря на свой противоожоговый лосьон со стопроцентной гарантией Ивонн облезла полосами, похожими на серпантин в Нью-Йорке при встрече знаменитого гостя. С нее сходит целыми гирляндами.

Имоджин не смогла удержаться от смеха.

— Как пожар? — спросила она.

— Бушует вовсю, но завтра ожидают грозу, и поэтому никто особо не беспокоится. У меня все же готова хорошая история. Пожарная команда Пор-ле-Пена все утро отважно сражалась с огнем, а когда подошло время перекусить, они, как все порядочные лягушатники, остановили работу и вернулись в город. Когда спустя три часа они вернулись на место, их пожарная машина оказалась сильно обгоревшей. — От смеха у него тряслись плечи.

Никогда она не видела его более счастливым. У нее сжалось сердце: проклятая, проклятая Кейбл.

Они ехали мимо виноградников и оливковых рощ, мерцавших как фольга, мимо крепости Браганци, поднимаясь в горы. Когда они заехали так высоко, что дальше машина уже не шла, Матт остановился.

— Пойдем, — сказал он, взяв ее за руку, и повел вверх по тропинке.

Наверху перед ними открывался горный простор, похожий на страну Ветхого Завета. Солнце мелькало между облаками, освещая деревни и фермы. Справа огромное пламя, словно кара, обрушившаяся на безбожный народ, лизало склоны холмов. Хлопья пепла носились в воздухе как снег.

— Тут красиво, — со вздохом сказала Имоджин.

— Я каждый год совершаю сюда поломничество. Это что-то вроде залога в том, что я вернусь сюда снова.

Самая высокая скала была покрыта подлеском. Матт раздвинул кусты ежевики и дикой лаванды, и показалась металлическая пластинка со списком имен.

— Кто они такие? — спросила Имоджин.

— Бойцы местного сопротивления в прошлую войну. Надо бы сюда добавить твое имя, как ты думаешь?

— Мое? — с трудом проговорила она.

— Да, моя радость, за сопротивление домогательствам трех самых выдающихся из действующих волокит. Хотя нельзя сказать, что той ночью ты действительно сопротивлялась Ларри.

Ей показалось, что он опять над ней смеется.