Её несносный студент (СИ) - Победа Виктория

Егор ничего не говорит, только напрягается сильнее прежнего, практически скрипя зубами от злости. А потом он резко поднимается, явно намереваясь натворить дел.

— Егор, — в последний момент я хватаю его за руку. — Подожди, пожалуйста.

— Отпусти, Ксюш, мне надо отъехать на полчасика, — он едва держит себя в руках, и я понимаю, что просто не отпущу его в таком состоянии.

Сорвавшись с места, я практически налетаю на Волкова, обнимаю его так крепко, как только могу.

Не пущу, в таком состоянии никуда не пущу.

— Ксюша, я сейчас не в том состоянии, отпусти меня, иначе я могу тебе навредить.

— Ты не можешь, — остервенело мотаю головой, обхватываю его за шею, прижимаюсь к нему всем телом, готовая держать до последнего. — Не можешь, — повторяю и прежде, чем он успеет возразить, встаю на носочки и прижимаюсь губами к его. Он сначала не отвечает, стоит напряженный до предела, но спустя несколько мгновений со стоном сдается.

— Ксюша.

— Не уходи, пожалуйста.

— Малыш… — я чувствую, как он успокаивается, как расслабляются стальные мышцы.

— Не пущу, это все ерунда, слышишь, ерунда.

Шепчу и продолжаю его целовать. Губы, подбородок, шею.

— Ксюш…

— Тссс…

Не позволяю ему договорить, а себе не даю передумать. Мне нужно успокоить его, переключить. И я знаю, точно знаю как. Не раздумывая более, я просто опускаюсь перед на колени, полная решимости совершить задуманное.

— Малышка, ты чего? — он перехватывает мои руки, как только я касаюсь пряжки ремня.

— Тихо.

— Ксюша, — его голос становится до ужаса хриплым, взгляд чернеет.

И я понимаю, что все делаю правильно, что вот так надо.

Пока Егор не пришел в себя, торопливо справляюсь с ремнем, расстегиваю пуговицу и тяну собачку молнии вниз.

Я никогда ничего подобного не делала, не думала даже в эту сторону. А сейчас… сейчас мне хочется, самой хочется, очень. Все кажется таким простым, правильным.

У меня внутри все полыхает, перед глазами все плывет. Господи, ну неужели так действительно бывает? Неужели можно настолько хотеть человека? Даже вот так, стоя перед ним на коленях?

А я хочу, безбожно хочу, настолько, что готова постанывать от одного лишь запаха своего мужчины. И когда я обхватываю ладонью внушительный член, стонет уже Егор. Мамочки, меня прошибает от кайфа, от простого понимания, что ему хорошо, от этой, пусть временной, но власти над самым замечательным на свете мужчиной.

Я вся дрожу от предвкушения, теряя связь с реальностью, чувствуя, как на затылок ложится большая ладонь, мягко надавливая, направляя. И я не сопротивляюсь, послушно наклоняюсь, открываю рот, обхватывая губами голову.

— Бляяяяя….

Мне ничего не приходится делать, потому что Егор не позволяет, как всегда, сам руководит процессом, и все что мне остается — покориться, позволить брать себя так, как ему нравится. Он двигается медленно, осторожно, проявляя заботу, а я дурею просто, удивленная своей реакцией и кайфую от доносящихся до слуха стонов любимого мужчины. В какой-то момент я чувствую, как Егор начинает дрожать, хватка на затылке слабеет.

— Ксюша, все стоп, я сейчас…

Он пытается отстраниться, но я не позволяю. Нет, я хочу до конца. Прикрываю глаза, глубже вбираю в себя его член и чувствую, как теплая струя ударяет в горло.

— Блядь, твою ж… ну что ж ты делаешь.

Егор не дает мне прийти в себя, рывком поднимает меня с колен и впивается в губы, совершенно не заботясь о том, где они были еще секунду назад. Целует словно одержимый, не позволяя отстраниться.

— Маленькая моя, любимая девочка, я же… я просто сдохну от кайфа.

— Не надо, ты мне еще живой нужен.

— Ксюша, — зарывается носом в мои волосы, — малышка, мне все равно нужно отъехать.

— Нет, Егор, не нужно, слышишь.

— Тшш, все будет хорошо, я спокоен, как удав.

— Егор.

— Ксюш, мне надо поговорить с отцом.

— Я с тобой поеду.

— Нет!

— Да!

— Ксюша нет, тебе не нужно это слушать.

— Я в машине подожду.

— Ксюша…

— Я поеду с тобой!

Егор

— Егор…

— Тихо, малыш, ну ты чего испугалась?

Улыбаюсь ей, а она в запястье мое мертвой хваткой вцепилась и смотрит так, словно я на казнь собираюсь.

Ну чего ты, малышка, не смотри так, я же не железный, и мне было чертовски мало. Тебя мало.

Я же нихрена не стеснительный и прямо здесь ее возьму, в машине, средь бела дня, напротив ворот родительского дома.

Да, именно родительского, потому что своим я его больше не считаю.

Стоит только вспомнить, только подумать о том, что пережила моя Александровна, какой, должно быть, испытала ужас при встрече с моим отцом…

Сука…

Как он мог? Какого черта влез туда, куда не просили? Я ведь нормально предупреждал, просил ее не трогать. Разве я много хотел? Разве так сложно было меня услышать? Понять?

Я же предков своих боготворил практически, считал, что мне повезло нехило. И с отцом до моего загула у меня отношения были теплые, дружеские.

А он вот, значит, как решил, за меня, сука, выбор сделал. Мою женщину обидел, напугал. И плевать, что тогда она не была моей, это всего лишь вопрос формулировки. Моя она. Я же не знал нихрена, не понимал ничего, сначала поверил ей, потом на тараканов ее придурочных все загоны свалил, а оно вон как, оказывается.

Год, целый год, блядь. Мы потеряли год по вине одного зажравшегося козла. И клал я, что козел этот — отец мой родной.

— Может не нужно, это ведь все не важно, мы вместе и…

— Важно, Ксюш, я столько времени просрал, потому что он решил, что может решать за меня.

Сжимаю кулаки, внутри все горит, полыхает. Ярость, клокочущая внутри рвется наружу.

— Я быстро…

Целую ее, выхожу из машины и направляюсь к воротам. Хорошо, что ключи оставил, сейчас вот пригодились. Открываю калитку, вхожу на территорию особняка, чувствую на себе прожигающий взгляд Ксюши. Подгоняемой холодной яростью, уверенной поступью направлюсь ко входу в дом.

Меня не ждут наверняка, я даже не уверен, что отец дома, но надеюсь, очень на это надеюсь.

Вхожу в дом, разуваюсь и прохожу внутрь.

— Егор?

В гостиной меня встречает удивленная мать.

Она сразу же подскакивает с дивана.

— Ты как здесь?

Подходит, обнимает меня, я ее в ответ. Сам едва сдерживаюсь, потому что мать в общем-то ни при чем, во всяком случае, я надеюсь на это.

— Отец дома? — интересуюсь сдержано.

— Да, недавно вернулся, не в настроении, — начинает тараторить мать, но наткнувшись на мой, должно быть, совершенно дикий взгляд, запинается. — Что происходит, Егор?

— Где он? — оставляю ее вопрос без ответа.

— В кабинете.

Киваю, и, отодвинув мать в сторону, направляюсь к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Егор, — мать идет следом.

— Мам, здесь побудь.

Останавливаю ее, не хочу, чтобы она все это слышала. Не хочу, чтобы слышала то дерьмо, что отец вывалил на Ксюшу. У меня до сих пор все это в башке не укладывается.

— Егор, — она меня не слушает, поднимается вместе со мной.

Ну что за упрямая женщина?

— Мам, здесь подожди, — рявкаю на мать, впервые за свою жизнь позволив себе повысить на нее голос.

А потом я резко дергаю на себя дверь кабинета отца, он ее не запер, уже хорошо.

Может ждал? Вряд ли.

Отец стоит у окна, ко мне спиной, одна рука в кармане, вторая согнута в локте.

Едва я ступаю на порог кабинета, отец оборачивается. На лице его нет ни единой эмоции, только усмешка кривая, в руке полупустой бокал.

— Пришел, значит. Пожаловалась?

Когда он стал таким? В какой момент в нем родилось это высокомерие, пафос? Я раньше ничего подобного не замечал, а теперь… Он вот так просто может обидеть человека, так просто втоптать его в грязь? Не заботясь ни о ком вокруг, взять на себя ответственность и сделать выбор за других.