Татьяна Алюшина - Два шага до любви

Может, я и ошибаюсь, но мне показалось: это сильно походило на признание в любви. Или мне просто хотелось, чтобы это было завуалированное признание?

Он хотел добавить к уже сказанному что-то еще, но его прервал звук открываемой ключами входной двери. Я поднялась с кресла, поставила бокал на столик, махнула ему, чтобы не вставал, когда он начал подниматься, и отправилась встречать того, кто пришел.

А пришел наш сын Максим и с очень раздосадованным и удивленным лицом принялся меня отчитывать:

— Ма, ты что, привела в дом мужчину? — указал он на висевшую в шкафу куртку Берестова, которую увидел, собираясь вешать свой пуховик.

— Я не поняла, что за претензии и наезд? — очень строгим тоном ответила я. — Во-первых, это мое дело, кого и когда мне приводить, и ты не имеешь права со мной разговаривать в подобном тоне. А, во-вторых, не ты ли вот уже два года повторяешь, что мне надо встречаться с мужчинами, заводить романы и подумать о личной жизни?

— Но это было раньше! — немного смутился и сбавил обороты Макс, но наезд продолжил: — А сейчас я против, чтобы ты приглашала каких-то незнакомых мужиков!

— Спокойно, сын, — произнес у меня за спиной Берестов. — Мужчина пришел без приглашения.

— О! Пап, это ты! — просиял Макс и наигранно изобразил преувеличенное облегчение. — Фу! А то я напрягся как-то.

— Максим, мне не нравятся твои попытки вмешиваться в мою личную жизнь, — строго и назидательно воспитывала я.

— Ма, а давай у тебя с отцом будет личная жизнь, а? — хитро улыбался он. — И мы переедем жить к нему! — И, сияя восхищенно глазами, зачастил: — Ты видела, какой у него там, в подвале, домашний кинотеатр? Закачаешься! Полный отпад! Экран на всю стену, кресла, диваны, и барная стойка, и музыкальный центр, и место для танцпола, и полная звукоизоляция! И вообще у него тарелка, и больше ста каналов выведено, там можно так оттягиваться, смотреть любые соревнования, матчи! Просто потрясно!

— Представляю, — рассмеялась я его мальчишескому восхищению.

— Слушайте, родители! — осенило идеей нашего сына.

А мы с Берестовым переглянулись немного растерянно, он первый раз нас так назвал, объединив в «родители», в одной связке. А Макс принялся снова торопливо натягивать куртку на себя.

— Я к Темке вернусь и у него останусь, мы с ним в комп порубимся, он вообще не хотел, чтобы я уходил! — говорил он быстро, а одевался еще быстрее, натянул шапку на голову и зашнуровал ботинки.

— Э-э, ты куда собрался? — попыталась я остановить его. — Мы просто разговариваем, что ты придумал?

— Вот и разговаривайте, может, до чего договоритесь! — уже отпирал дверь сын и, повернувшись, наигранно, с преувеличенной серьезностью заявил: — Ты же знаешь, мамуля, ради твоего счастья я готов на все! — И театрально приложил ладошку к сердцу и тут же, скривив шкодную рожицу, сверкнул глазами и добавил: — А ради отцовского кинотеатра еще на большее!

И, хихикая, выскочил за дверь.

— Позвони, когда придешь к Калининым! — выглянув за дверь, прокричала я ему вслед и, закрыв дверь, развернулась у Берестову: — Вы что, сговорились?

— Нет, — усмехнулся отец этого подростка. — Мы просто одинаково мыслим.

Я сделала жест двумя раскрытыми ладонями и закатила глаза от бесполезности комментариев, и демонстративно вернулась в свое кресло. А Берестов, посмеиваясь, сел на диван напротив, поднял бокал, жестом предлагая мне присоединиться, я приняла предложение.

— Ну что, Мирослава Витальевна, — обратился он, продолжая усмехаться, — за нашего сына. Хороший растет мальчик, умненький, знает, когда надо вовремя уйти!

— Весь в отца! — не удержалась я от едкого замечания, с намеком на далекое прошлое.

А он, продолжая довольно улыбаться, протянул руку, чокнулся с моим бокалом и сделал пару глотков, я снова лишь пригубила.

— Я, кажется, остановился на том, что обосновал логичность нашего совместного проживания и привел убедительные аргументы, — вернулся он к основной, заданной им же теме нашего вечера, весьма довольный собой и поддержкой Макса.

— Берестов, я как раз та москвичка, про каких ты как-то упоминал, которая не поедет с тобой на год, полтора или два в другой город, куда ты отправишься работать, — умерила я его пыл, довольно холодно оповестив: — У меня есть мое дело, которое мне нравится и в котором я достигла многого. И заработала определенную высокую репутацию и имя, которое знают и с которым считаются. И специфика моей работы такова, что она требует основного базирования именно в Москве. К тому же и Макса нельзя срывать и увозить куда-то, ему на следующий год поступать.

— А не придется никуда ехать, Слава, — как-то задумчиво сказал Берестов. — Мне предложили войти в новое управленческое объединение, которое формируют при правительстве, в некий комитет по решению кризисных ситуаций, что-то вроде МЧС по экономике страны. Я дал вчера согласие. Это глобальнее того, чем я занимался раньше, — уже не в рамках одного предприятия и отрасли, а в масштабах страны и мировых конгломератов. Если получится так, как задумано, то это станет очень интересным делом и серьезным проектом, ну, а если нет, мне такой опыт очень пригодится и уж точно не помешает. Так что командировки у меня будут теперь хоть и частые, но короткие, не больше нескольких недель.

— А твоя команда? — спросила заинтересованно я.

— Остается со мной, объем нашей работы только увеличится, а полномочия мне дают самые высокие. Так что новое дело будем вместе с ними осваивать.

Я поставила бокал, который так и держала в руках, на столик, посмотрела на него, подумала, правда, не сильно себя утруждая этим процессом, и выдала открытым текстом:

— Берестов, я беременна.

— В каком смысле? — не понял он.

Меня просто порвало от этого вопроса! Вот просто снесло! Я так завелась! В одну секунду! И возмутилась по-взрослому, так возмутилась, что держите!

— Берестов! Это что, твой любимый вопрос, когда я говорю тебе о детях?! — и я театрально, громко передразнила его, помогая себе жестами рук, покачиванием головы и мимикой: — «Берестов, это твой сын!» — «В каком смысле?» — «Берестов у меня будет ребенок!» — «В каком смысле?» В прямом, блин, смысле! Ты заделал мне ребенка! Берестов, тебя папа предохраняться не учил?!

— Па-папа — нет, — хохотал он, прикрыв глаза ладонью. — Я сам всему учился!

— Хреново учился! С самоучением, Берестов, у тебя плохо получается, если ты не заметил! — возмущалась я. — Спроси еще — в каком смысле!

— Сла-славка, — продолжая хохотать, он встал, обошел столик, по ходу поставив на него свой бокал, и потянулся ко мне.

— И нечего меня тут обнимать! — отталкивала я его руки, правда, не слишком усердствуя. — И что ты хохочешь? Я говорю о серьезных вещах!