Барбара Брэдфорд - Помни

— И само собой разумеется, вы тосковали по Найефу, — проговорила Ники, вновь касаясь руки Анны.

— О да, как я по нему тосковала! Но ничего не могла поделать. И все же у меня был очаровательный ребенок — Чарльз. Сын Найефа. Я обожала сына до самоотречения, и он помог мне залечить сердечную рану. В конце концов я привыкла — ведь ко всему привыкаешь. Чарльз родился в феврале сорок девятого, но лишь когда ему исполнилось шесть лет, я решила, что он должен узнать своего настоящего отца. К тому времени все стало намного проще, ибо Генри и мой отец умерли. И вот в пятьдесят пятом году я отвезла Чарльза на юг Франции, в Ниццу, где он и встретился с Найефом.

— И с того времени он постоянно виделся с отцом на протяжении многих лет. Чарльз говорил мне об этом в Париже.

Анна кивнула.

— Они виделись очень часто. Я поведала ему, что это большая тайна, что никто не должен знать о Найефе, так как боялась моего брата Джеффри. Надо сказать, что Чарльз оказался очень смышленым мальчиком. Он умел хранить секреты. Он любил Найефа, и Найеф любил его. Я не знала о том, чем он ему забивает голову. — Анна промолчала и, вздохнув, добавила: — Но в любом случае я ничего не могла бы с этим поделать. Когда Чарльзу исполнилось восемнадцать, он стал жить, как ему хочется, он ведь был очень самостоятельный, независимый. Но, по правде говоря, Ники, я и не подозревала, как сильна их взаимная привязанность, во что превратились их отношения, не знала до сегодняшнего разговора с тобой. Чарльз был очень скрытным. Я полагаю, должен был молчать.

— А вы восстановили свои отношения с Найефом?

— Нет. Впрочем, это не совсем так. Мы встречались с ним пару лет, наш роман возобновился там же, где мы расстались. Только это было уже совсем не то — прошлого не воскресишь. Мы расстались по обоюдному согласию. Он жил в Ливане, а я здесь, в Пулленбруке, и к тому времени он увлекся политикой и с головой ушел в свои планы. Я думаю, он уже тогда затеял свое дело.

— Чарльз сказал, что его отец был политиком умеренного толка. Вы верите этому?

— Всецело. Найеф был не из тех, кто прощает насилие или прибегает к нему. Он всегда считал, что мира можно достичь другими средствами.

— Он женился? У него были еще дети?

— Нет, он так и не женился. И детей у него больше не было — по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Возможно, это одна из причин, по которой Чарльз так дорог ему. Он был его единственным сыном, и он предъявил на него свои права, разве нет?

— Да, так, — согласилась Ники и осторожно добавила: — А Чарльз позволил ему это сделать. У него ведь был выбор.

Анна тяжело вздохнула.

— Во всем виновата одна я, Ники, — проговорила она. — Не влюбись я в Найефа молоденькой девушкой, ничего бы не случилось…

— Но и Чарльза у вас тогда тоже бы не было.

— Это правда. — Анна заставила себя улыбнуться. — Что ж, дорогая, пора возвращаться домой. Вам с Кли скоро ехать в аэропорт. А нам с Филипом надо вам кое-что сказать. А еще я хотела показать тебе одну вещь.

Они встали. Вдали под ясным небом сверкал всеми окнами великолепный Дом эпохи Тюдоров — древний, неизменный, вечный. Вместе они сошли вниз по склону и направились к нему, держась за руку.

Некоторое время спустя они вошли в библиотеку, где разговаривали Филип и Кли.

— А вот и вы! — воскликнул Филип. — Я уже собирался идти вас искать. Инес скоро принесет чай. Я уверен, вы не откажетесь выпить по чашечке.

— Спасибо, с огромным удовольствием, — ответила Ники.

Анна лишь кивнула, подошла к письменному столу и вытащила из ящика конверт.

Ники улыбнулась Кли. Как хорошо, что он здесь с ней. Он так мило всех развлекал за обедом. Он не только добрый и чуткий, но еще и удивительно рассудительный, все умеет расставить по своим местам. Ники была счастлива, что Анна так хорошо приняла его и чувствовала себя спокойно в его обществе.

Кли подвел Ники к одному из больших мягких диванов возле камина, и они уселись рядом. Анна передала Ники конверт.

— Я думаю, тебе надо прочесть это письмо, Ники. Оно пришло в прошлый четверг утром.

Ники приняла конверт и, увидев почерк Чарльза, вздрогнула. Письмо пришло в Пулленбрук за день до его смерти. Уняв невольную дрожь, Ники посмотрела на конверт внимательнее. На штемпеле стояла дата: вторник, 5 сентября. Отправлено из Парижа. Вытащив письмо, она стала медленно читать.

Париж

Вечер понедельника 4 сентября 1989 года

Дорогая мама!

Три года назад я заставил тебя поверить в то, что покончил жизнь самоубийством. Я не мог поведать тебе мою тайну, ибо если уж мое самоубийство должно было казаться правдоподобным, то прежде всего в него должна была поверить ты. Это было жестоко по отношению к тебе, я знаю, но у меня не было никаких сомнений в том, что моей жизни угрожает опасность. Я должен был исчезнуть бесследно и принять новый облик лишь для того, чтобы выжить. За мной охотились разведслужбы разных стран. Дело в том, что втайне от тебя я давно служил делу своего отца и состоял активным членом его организации с 1979 года.

Мой отец, которого я очень любил, был человеком умеренных взглядов, что тебе доподлинно известно. То же самое относится и ко мне. К сожалению, в группе, основанной им и названной «Возвращение», некоторые изменили его принципам. В ней есть фракция, исповедующая насилие. Я не могу и не буду с этим мириться. Я много раз выступал против насилия в течение прошедшего года и ясно выражал свои взгляды, в результате чего, как мне стало известно, моя жизнь вновь в опасности — на этот раз мне угрожают члены моей же собственной организации. На прошлой неделе они пытались разделаться со мной, взорвав самолет в мадридском аэропорту.

За эти годы на Ближнем Востоке погибло слишком много людей. Этому должен быть положен конец. Палестинцы и израильтяне должны научиться жить вместе. Терроризм — зло. Его надо объявить вне закона раз и навсегда.

В моем распоряжении мало времени, всего несколько недель, быть может, пара месяцев. Прежде погибну, я должен что-то сделать для того, чтобы помочь безвинно страдающим. Как арабам, так и евреям. Десять лет я занимался финансовыми делами нашей организации и делал это совсем неплохо, даже по моему собственному мнению. В настоящее время принадлежащие группе средства оцениваются в триста миллионов долларов США. Деньги эти находятся на номерном счете в одном из цюрихских банков. Я хочу, чтобы эти деньги несли Ближнему Востоку благо, а не разрушение и смерть. Один лишь я знаю номер счета и название банка — Международный банк Цюриха. А номер счета ты узнаешь, если вспомнишь мою любимую детскую игрушку. Номер заключен в ее названии. Я хочу, чтобы вы с Филипом поехали в Цюрих в тот же день, как получите это письмо. Снимите все деньги с этого счета и переведите в другой цюрихский банк на другой счет. Номер его придумайте сами.

Мне хотелось бы, чтобы вы с Филипом использовали эти деньги для помощи детям Ближнего Востока, дабы облегчить их страдания. Деньги эти должны помогать всем детям независимо от их расы, веры или цвета кожи.

Я знаю, мама, что ты меня никогда не простишь, но я надеюсь, что когда-нибудь ты помянешь меня добрым словом. Я всегда любил тебя.

Чарльз

— Можно Кли прочтет его?

— Да-да, конечно, пожалуйста.

Ознакомившись с письмом, Кли отдал его Ники, и она некоторое время сидела молча, держа его в руках. Наконец она сказала:

— Вы вспомнили его любимую детскую игрушку, Анна?

— Конечно, вспомнила. Это деревянная лошадка. Она и сейчас наверху в детской. Чарльз назвал ее Лиска. Если взять буквы ее имени и дать каждой порядковый номер согласно алфавиту, считая, что А — это 1, то получится 131019121.

— Вы ездили в Цюрих? — спросила Ники.

— О да, в тот же день я поехала в Лондон, вечером мы с Филипом вылетели в Швейцарию и в пятницу утром уже были в банке.

— Номер оказался правильным?

— Да.

— Мы сняли деньги, получили чек на триста миллионов долларов и отправились в другой банк, где открыли новый счет, — пояснил Филип. — Мы хотим создать фонд, чтобы с его помощью строить на Ближнем Востоке больницы, столовые и школы для детей, как хотел Чарльз. Вы можете быть уверены, что так и будет.

Ники повернулась к Анне.

— Это был акт искупления со стороны Чарльза, не так ли?

— Думаю, да.

— Вы сможете его простить?

— Возможно… со временем.

После чая Ники и Кли поднялись наверх в серо-голубую спальню, где провели прошлую ночь.

Собирая свои немногочисленные вещи, Ники сказала:

— Спасибо, что приехал со мной. Ты был просто замечательный.

— Теперь ты действительно рада, что поехала, правда, Ник?