Анна Богданова - Юность под залог

– Спасибо! Спасибо вам огромное!

– У тебя есть хоть куда идти? – по-отечески спросил Дуев.

– Да, да. – Аврора, приоткрыв рот, старательно выводила буквы первого в своей жизни заявления об уходе. – А кто ж будет деньги выплачивать? – спросила она.

– Тот, кто их взял! Мариночка, Рыжикову ко мне немедленно! – потребовал он главного администратора по внутренней связи. – Ну, удачи тебе, красавица! – пожелал Дуев Авроре, подписав ее заявление.

Через час Рыжикова с Раисой появились на одиннадцатом этаже с зареванными, пунцовыми лицами после «разговора» с начальником. Они, как две змеи, проползли мимо Аврориной стойки, одновременно бросив на нее по злобному взгляду.

В шесть вечера Татьяна Георгиевна, запихнув «Грюндиг» – магнитофон сошедшего с ума гида – в спортивную сумку, отправилась домой, однако далеко уйти ей было не суждено – на первом этаже главную администраторшу задержали и отвели под охраной в кабинет Дуева. Но что да как там потом складывалось в гостинице, ни героине, ни автору не известно. Посему завершим историю о пятизвездочном отеле (как сейчас говорят) именно на этом эпизоде.

Все женились, начинали новую счастливую жизнь – взять, к примеру, Любашку или Парамона Андреевича. У нашей героини было все наоборот – работу она потеряла, что ждет ее на новом месте – неизвестно, с мужем она разводится, вынуждена жить на птичьих правах у матери с Геней. Поистине у Авроры началась в жизни черная полоса.

В зале суда Метелкин отрицал все, что касалось его измены, – он долдонил одно и то же:

– Делайте что хотите! Но я жену свою люблю и расставаться с ней не желаю. У нас с ней общая дочь! И вообще, я без Басенки умру, потому что жизнь без нее мне не мила!

Юрик дошел до того, что инсценировал сердечный приступ на глазах у судьи и случайно забредших в зал зевак. Схватившись за сердце, он стал дышать, как рыба, выброшенная на берег, после чего пошатнулся и чрезвычайно удачно «упал» на стул.

Аврора, зная наизусть уловки собственного мужа, не растерялась и, подскочив к судье – полному седовласому мужчине, очень похожему на директора гостиницы Дуева, прошептала:

– Я вас прошу, я вас умоляю! Разведите нас! Я все равно с ним жить не буду, не смогу просто!

В ответ судья подмигнул (!) Авроре и, заявив:

– Как скажешь, красавица! – развел супругов без дальнейших разбирательств.

Метелкин был в бешенстве! Это и понятно! Его любимой фразой на протяжении семи лет брака была «Да куда ты от меня денешься!». Он был уверен на сто процентов, что его наивная Басенка проживет с ним до гробовой доски, не допуская даже мысли о его многочисленных изменах! А тут вдруг на тебе – «вы больше не муж и жена»! Кто бы мог подумать!

Выйдя на улицу, Юрик, захлебываясь злостью, стал выкрикивать в адрес бывшей супруги самые разнообразные оскорбления – такие, каких Аврора ни разу не слышала от него. Потом он вдруг совершенно неожиданно, увязавшись за ней хвостом, принялся нашептывать о своих многочисленных изменах:

– Ты чо думаешь, ты одна, что ль, у меня была? Да у меня столько баб было, что я сам уж со счета сбился! У меня и сейчас любовница есть!

– Я в курсе! – бросила Аврора, пытаясь оторваться от бывшего мужа.

– Да не Лидка! Лидка так, проходная!

– Я рада за тебя! Только вот не пойму, что тебе от меня-то нужно? – остановившись посреди улицы, в лоб спросила она его.

– Люблю я тебя, Басенка! Люблю! – с необычайной печалью в голосе протянул Метелкин и тут же с жаром предложил: – Каренина, пошли в ресторан! Я тебя приглашаю! Отметим развод! Может, помиримся! А?

– Поезжай на работу! – крикнула Аврора и прыгнула в уходящий автобус.

Аврора в отличие от своей матери, которая, выйдя из зала суда после расторжения брака с Владимиром Ивановичем, пожалела, что вообще заварила всю эту кашу с разводом, и, кажется, сокрушалась по этому поводу до конца дней своих, почувствовала невероятное облегчение и свободу – неизведанную, пьянящую, головокружительную. Ей не верилось – неужели она теперь действительно вправе, не опасаясь, что в любой момент может появиться вишневый шлем мужа, спокойно беседовать с мужчиной, ходить с кем хочет в кафе, рестораны, театры?! «Господи! Счастье-то какое», – подумала она и глубоко вздохнула. Все вокруг – люди, дома, деревья, машины – все будто стало ярче, явственнее, четче. Воздух – и тот ей казался другим – свежим, чистым, вкусным каким-то. Она поняла вдруг, что всю жизнь просуществовала под гнетом – сначала материным, Гениным, потом под давлением Метелкина и всего его семейства с присущим ему потрясающим равнодушием, ленью, холодным чаем, ворованным зефиром, клизмами с разведенным спиртом... Наконец-то она избавилась от всего этого! А главное – от ненормальной, нездоровой ревности Юрика, к которому она теперь не испытывала никаких чувств – даже жалко ей его не было.

Аврора не чувствовала себя покинутой, раздавленной, одинокой – наоборот, у нее будто крылья выросли, и теперь она могла лететь куда ей вздумается. «Свободна! Свободна! Свободна!» – пульсировало у нее в голове весь день: и когда Зинаида Матвеевна рассказывала ей в мельчайших подробностях о том, как ездила на свой родной часовой завод и как они вместе с Ларисой Николаевной писали вместе длинное, душещипательное письмо первой женщине-космонавтке с просьбой о предоставлении отдельной квартиры несчастной Авроре. И когда на следующее утро она, затянув на затылке конский хвост пшеничных волос и надев свое любимое летнее платье шоколадно-солнечной расцветки, отправилась устраиваться на новую работу, прихватив рекомендательное письмо Фазиля Маронова, – в голове билась все та же радостная мысль: «Свободна! Свободна! Свободна!».

Она остановилась возле премиленького трехэтажного здания, что занимало тогда представительство одной из кавказских республик, выкрашенного в нежный зелено-голубой цвет, открыла дубовую дверь, с удовольствием прошлась, утопая каблуками, по пушистому узорчатому ковру...

– Вы к кому? Прекрасный девущк? – спросил ее вахтер – низенький старикан с черными глазами.

– Я пришла устраиваться на работу. Я к Зухрабу Маронову.

– О, Зухраб Фазиливича сейчас неть. Ты к заму иди. По коридор налево, – сказал он и, аппетитно причмокнув губами, восторженно воскликнул: – Ах! Какой красивый девущк! Роза, а не девущк! Э?

Аврора зашла в приемную – там женщина лет сорока восьми с отросшей стрижкой отчаянно и увлеченно печатала на электрической машинке. Она самозабвенно колотила двумя указательными пальцами по клавишам, то и дело резко вскидывая руки к ушам. Голова ее, казалось, существовала отдельно от тела – она тряслась, ритмично дергалась и вдохновенно откидывалась, как у профессионального пианиста, исполняющего Патетическую сонату Бетховена.