Ульяна Соболева - Черные Вороны. Паутина

Макс, теряя равновесия, упал на пол и, сплевывая кровь, начал подниматься. Я даже удивился, что он не удержал удар, но потом увидел, что он пьян… в стельку. Когда перед тобой не человек, а тело, бл***.

— О, братишка решил руки размять… — он бормотал себе под нос, коверкая и растягивая слова. — Ну давай, еще давай…не стесняйся… заслужил, кровью готов смыть причиненный графскому семейству позор…

Он вывел меня еще больше. Чертов ублюдок пытается иронизировать. Я из тебя эту дурь выбью. Схватил его за полы куртки и, сначала резко дернув к себе, крепко прижал к стене.

— Да что ты знаешь о чести?

— Ну куда уж мне к вам, графьям…

— Какого хрена ты ведешь себя, как последний урод? Ты за счет кого решил крутость свою показать? Девчонки? Которая уши развесила и в рот тебе смотрела? Что она тебе сделала? Что? Отвечай!

Он еле стоял на ногах. Я понимал, что говорю в пустоту. Не знаю, сколько алкоголя он в себя залил и не подохнет ли сейчас от интоксикации. Он не мог сфокусировать взгляд, и я чувствовал, что его тело обмякает, а голова упала на грудь. Бл***. Ты что, надумал тут вырубиться? Еще чего! Я тебя быстро в чувство приведу. Схватив его под руки, потащил с сторону туалета. Открыл холодную воду и, обхватив пятерней голову Макса, наклонил ее прямо под ледяную струю. Он дернулся в моих руках, но я не отпускал, чувствуя его сопротивление. О… силы возвращаются, да? Сейчас и способность отвечать активируем. Он закашлялся, видимо, захлебнувшись водой, и наконец-то смог вырваться. Отдышавшись и сбрасывая с себя промокшую от воды куртку, повернулся ко мне.

— Ты что творишь, Граф? Вообще офонарел?

Смотрел на него, на его грудь, вздымающуюся от глубоких вздохов, руки, которые подрагивали от желания дать сдачу, и понимал, что на на меня все по новой накатило. Пришел в себя? Вот теперь поговорим. Я толкнул его в сторону стены, и он, отодвинувшись на несколько шагов, повертел головой, словно разминая, то в одну сторону, то в другую, молчал. Выжидал, сжимая челюсти и еле удерживаясь, чтоб не двинутся на меня.

— Это ты у нас, бл***, творишь. Ты! — толкая его в грудь. — Какого хрена тебе все это было нужно? — в миллиметрах от его лица.

Он прищурился, и отталкивая мои руки, ответил:

— Я что-то не понял, а ты тут каким боком? Мы сами разберемся…

— Ты уже наразбирался… Я видел, бл****, как ты разобрался… Никогда не думал, что моя сестра может выглядеть как уличная девка…

В его газах загорелся лихорадочный блеск, а руки сжались в кулаки. Наконец-то… Реагирует. Задело… видно, что задело, даже желваки заходили от злости. Вот то, что мне было нужно. Не получится, Макс, отмахнуться.

— Ты, Граф, за словами-то следи…

— А что, брат, правда не по зубам? Или ты девку в рваном платье, которую не соизволили даже домой привезти, по-другому назвал бы?

— Я не собираюсь с тобой это обсуждать… Это наши дела…

— Дела ваши, а приехала она ко мне. Не она приехала, а тень ее. Какого хрена ты к ней полез? Знал же, что вышвырнешь… знал, что сломаешь… — отпустил его, отнимая руки, и на несколько секунд замерев, не разрывая зрительный контакт, продолжил, — Макс, неужели ты такая мразь… черт… как я мог в тебе так ошибаться…

Он присел на корточки, упираясь о стену и, сжав пальцами переносицу и вытащив из кармана промокшую зажигалку, из которой так и не удалось высечь искру, со вздохом сказал:

— Вышвырнул… потому что надо так… Граф, не лезь в душу… Так надо… и все тут…

У него даже голос осип, и звучало в нем что-то… сожаление? Горечь? Он голову в сторону отвернул, чтоб в глаза не смотреть.

— Граф, как она?

Этот вопрос… такой простой и банальный, только прозвучал он иначе. Это не интерес, не дурацкая дежурная фраза, просто ему не все равно. И осознание этого — как глоток воздуха. Что не ошибся. Что не плевать ему, что сидит, заливается алкоголем, потому что хреново. Потому что на душе мерзко. Об этом не нужно было говорить — это чувствуешь, читаешь между строк обычных на первый взгляд слов. Каждый проживает свое горе, как умеет, как жизнь научила. Его поведение, то, как сдерживался, молча принимая удары и злые слова — мне все вдруг стало понятно. Молча признает, что не прав, что влип по самые уши, и ее за собой потащил.

— Зачем спрашиваешь, если сам знаешь?

— Знаю… Больно. Но лучше сейчас…

Он не мне сейчас отвечал, он себя убеждал. Уговаривал, словно сумасшедший, который разговаривает с самим собой. В эти моменты внутренняя борьба вырывается наружу в виде обрывков фраз и слов, которые не удалось удержать в мыслях.

— Мне меньше всего хочется учить кого-то жить, Макс… Только не смей с ней играть. Я серьезно. Если ты думаешь, что тебе нечего терять — то я тебе докажу, что ты ошибаешься…

— Нет, Граф, это ты ошибаешься. Теперь мне и правда нечего терять… Потерял уже… сам отодрал от себя, на живую, хоть знаю, что сдохну теперь.

Я не верил своим ушам. Я не верил, что это говорит Макс. Я никогда не видел его в таком состоянии. Разбитый, опустошенный, отстраненный. Я смотрел на него, слушал его голос поникший, и думал, что сейчас не знаю, кому из них двоих хуже. Дарине, которая выплакивала свое горе, или Максу, который загнал его внутрь.

— Почему прогнал? Зачем вот так?

— Потому что потом уже не смог бы…

— Дарина, я понимаю все. Только пройдет это… пройдет… Иногда нам хочется умереть, но наши планы мало кого интересуют. И мы вынуждены жить дальше… Ты слишком сильная для того, чтобы сдаваться… Просто нужно время, чтобы это понять…

— Да, Андрей… я справлюсь. Не переживай… И не держи зла… Случилось так, никто не застрахован. Я забуду… да…уеду… просто нужно время…

Она произносила эти слова, но мыслями была уже не со мной. Ей нужно дать побыть одной. Любое присутствие сейчас обременяет. Оно вынуждает “держать лицо” в то время, когда хочется углубиться в свое горе. А без этого никак, нужно захлебнуться в нем — только после этого, почувствовав, что умираешь, захочется сделать глоток воздуха. И это и будет первым шагом…

Я провел ее в комнату, подождав, пока она примет душ и уляжется в постель. Дарина смотрела в потолок, не моргая, а у меня сердце разрывалось от того, какой бледной и несчастной она выглядела. Как тело без души, пустая оболочка, которой чужды любые чувства, потому что все вытеснила собой боль. Я не мог здесь больше находится, не хотел, чтобы она увидела, как темнеют от бешенства мои глаза, потому что поняла бы все по одному взгляду… Поняла бы, куда я сейчас поеду…

“Специально для любителей халявы от Макса Воронова”