Жена на миллион - Айрин Лакс

Глава 31

Багратов

Пробуждение отдает ноющей болью в затылке, зрение затянуто мутной пеленой. Способность видеть возвращается пятнами. Сначала выхватываю кусок одеяла, размытые очертания больничной палаты и темное пятно на светлом одеяле. Моргаю, пытаясь сфокусироваться. Пятно шевелится, приятная тяжесть исчезает.

— Тимур!

Темная копна волос движется на меня, лица не различить, но зато ее голос — самый сладкий из всех — я узнаю сразу же.

— Мышонок?

— Тимур! Сволочь… Ты снова меня обманул! — выдает с претензией, но через секунду начинает меня целовать.

Губы, щеки, скулы, глаза, снова губы. Тонкие пальчики гладят меня по шее и по плечам, разнося приятное чувство умиротворения и вместе с тем жажды.

— Как ты? Все хорошо?

— Как я? Я в полном порядке, потому что ты нарочно дал приказ увести меня в другую сторону, а сам полез в пекло.

— Иначе не мог. Это же брат… Младший. Я в прошлый раз сделал выбор не в его пользу, и считал, что он умер во взрыве, на этот раз я просто обязан был быть рядом с ним. Понимаешь?

Пока глажу пальцами Серафиму только наощупь, до сих пор все ужасно мутное перед глазами, опасаюсь, что ослеп и лишился зрения, но вслух ничего не озвучиваю.

— Тебя задело взрывом, осколком. Врач сказал, что зрение поначалу будет плохое, но потом восстановится, — говорит Серафима. — Но так даже лучше.

— Вот как? Надеешься поухаживать за полуслепым?

— Просто не думаю, что ты был бы рад увидеть себя без бороды, волос и бровей, — говорит с улыбкой. — Амир придумал тебе прозвище: Горелый.

— Кто бы говорил? Сам без ресниц остался, когда жену из пожара вытаскивал.

— Но он утверждает, что все равно оставался красавчиком.

— Я даже не сомневался, что он так считает. Все так плохо?

— Нет, все очень хорошо. Ты жив, а борода отрастет.

— Мои уже в больнице?

— А ты про кого спрашиваешь? — уточняет Серафима и толкает меня в бок кулачком. — Подвинься, я хочу лечь рядом.

— Конечно!

Я подставляю плечо, она проворно забирается рядом и прижимается, выдыхая облегченно.

— Пока ты отлеживал бока, приехали твои родственники. Много родственников! — вносит веское уточнение. — Я познакомилась с твоими родителями и сестрой, и со всеми остальными — тоже. Теперь понимаю, в кого ты пошел.

— Ммм…

Вдыхаю нежный, цветочный запах волос и тела, кайфуя от близости. С каждым вздохом жизнь глубже и больше заполняет легкие.

— Ты вкусно пахнешь. Зрение, может быть, у меня не очень, зато все остальное функционирует запредельно на высшем уровне! — тяну ладошку Серафимы ниже, на пресс.

— Пошляк! Вообще-то тебя ждала не только я, но и все остальные хотят с тобой увидеться.

— Знаю. Долго я лежал без сознания?

— Почти сутки. Самые длинные и страшные сутки в моей жизни, — жалуется Серафима.

— Они позади. Больше такого не повторится.

— Обещаешь?

— Гарантирую. Могу на крови поклясться, если хочешь.

— Не стоит! Быстрее поправишься.

— А ты хочешь?

— Чтобы ты пришел в себя целиком? Разумеется!

— Меня хочешь? — уточняю.

— Всегда, — оставляет поцелуй на губах, приподнявшись надо мной, и углубляется неспешно, чувственно ласкаясь об мой язык своим, лишает благоразумия за жалкие секунды, заставляет кровь кипеть и ловко отстраняется.

— Это было жестоко. Я едва приступил к лечению! — возмущен.

— Хватит.

— Нет, ты какая-то слишком жадная медсестра. Полечи меня еще немного!

— Один раз! — предупреждает, но все-таки сливаемся в долгом поцелуе на несколько минут и разрываем его только когда начинаем задыхаться от недостатка кислорода в легких.

— Ммм… Процесс пошел. Пора приступить к другим процедурам! — поглаживаю ладонью бедра, грудь Серафимы, притягивая ближе.

— Хватит, бесстыжий. Сюда в любую секунду могут…

— Голову даю на отсечение, что он не спит! — врывается в палату голос Ратмира.

Серафима смущается, что нас застали в момент близости, когда она почти оседлала меня верхом, а мои ладони гуляли по ее телу.

— Живчик! — выдает брат-охламон. — За попец жену лапает, значит, все в порядке!

— Свали-ка ты отсюда! Дай мне еще несколько минут с женой побыть!

— С удовольствием, но тут целая очередь в коридоре образовалась, и даже из министерства пожаловали! — намекает на своего отца. — Все хотят тебя проверить, но никто не осмелился нарушить уединение голубков, так сказать!

— А ты самый беспардонный, значит? Пшел вон!

— Очередь! Не забывай! — говорит напоследок.

— Пожалуй, я пойду, — отвечает Серафима и целует меня. — Но еще вернусь.

— Точно?

— Конечно. У меня вообще-то в животе трое детей, и я даже не могу представить, как справлюсь без тебя.

— И не представляй. Ты останешься со мной.

Серафима