Лайза Джуэлл - Третья жена

– Давайте раз и навсегда закроем эту тему. Мы сделаем вот что: будем винить во всем меня. Случившееся с Майей – моя вина. Во всех ваших переживаниях, во всех ваши дурных чувствах виноват я. Все ваши дурные поступки совершены тоже из-за меня. Хорошо?

Никто ничего не ответил.

– Хорошо? – повторил Эдриан.

Все послушно закивали.

– Все начинаем сначала, да?

Снова кивки.

– Простите меня… – Он протянул руку Кэролайн, та взяла его ладонь и неуверенно ее пожала. – Простите за то, что я всю жизнь ставил на первое место самого себя. Просто я всегда считал, что если буду «хорошим парнем», то люди будут за меня рады, что бы я ни решил сделать. Мать всегда мне твердила: «Главное – это твое счастье, дорогой, остальное неважно». Но она не научила меня, что счастье должно зависеть от счастья людей, которых я люблю. А теперь я хочу, чтобы вы решили, как мне быть. – Он погладил Отиса по голове и улыбнулся Перл. – Пусть каждый напишет мне по письму – от всего сердца, без утайки, пусть скажет, каким мне быть. Пускай это будет как угодно глупо, лишь бы от души. Например, – он улыбнулся Люку, – вам хочется, чтобы я стал иначе одеваться. Или, – взгляд на Перл, – научился кататься на коньках. Или принял обет безбрачия. – Он сжал руку Кэролайн. – Все, что вам придет в голову! А я постараюсь все это выполнить.

Бью проснулся и обвел всех испуганным взглядом.

– Что?.. – пролепетал он. – Что происходит?

Эдриан с улыбкой посмотрел на младшего сына.

– Так, беседуем. О том, чего мы все хотим от папы, чтобы снова стать счастливыми.

– Ты возвращаешься домой? Будешь жить здесь?

Эдриан усмехнулся.

– Вот этого я не знаю. Но я сделаю все, чего любой из вас от меня захочет.

Бью кивнул.

– Ладно. – Он зевнул, потом посмотрел на Эдриана своими огромными глазищами. – Можешь отнести меня в кроватку?

Эдриан чуть было не ответил: «Нет-нет, ты уже слишком большой и тяжелый для этого», но вовремя спохватился, вспомнив все вечера, когда малыша Бью можно было относить в постель, а Эдриан вместо этого смотрел телевизор в квартире в двух милях отсюда с другой женщиной.

Он встал, оглянулся и скомандовал:

– Ладно, малышня, прыгай!

Бью обхватил руками его шею, ногами – поясницу, поместил подбородок у него на плече и сказал:

– Всем спокойной ночи.

И Эдриан потащил этого гиганта, самого высокого и тяжелого в группе, наверх, приволок на верхний этаж и, как пушинку, опустил в кровать. Потом переодел его в пижаму, поцеловал в щеку, укрыл одеялом.

– Спокойной ночи, сынок. До завтра. – И добавил тихо, так, чтобы Бью не услышал: – Надеюсь, что и до послезавтра, и далее со всеми остановками.

На следующее утро Эдриан услышал стук в свою входную дверь. Он решил, что это посылка или местный политик, но увидел на пороге красивую блондинку.

– Кэрри? – Он оценил ее точеную фигуру, теплый взгляд, обшарпанный красный автомобиль, мигавший «аварийкой» во втором ряду. – Хочешь войти?

– Нет. – Она указала на свою машину. – Ужасно тороплюсь. Я просто… Дети… Они написали тебе письма. Вот, держи. – Она полезла в сумку. – Получай. От Кэт, от Перл, от Люка, от Бью. Отис еще писал, когда я уходила. – Она пожала плечами.

Эдриан взял у нее письма и улыбнулся.

– Спасибо.

Кэролайн оглянулась на машину, потом опять взглянула на Эдриана.

– Слушай, нам надо поговорить. Вдвоем. Что ты делаешь сегодня вечером?

– Ничего, – сознался он.

– Выпьем где-нибудь? Может быть, в «Альбионе»? В семь тридцать.

Эдриан неуверенно улыбнулся. Он терялся в догадках, что Кэролайн собралась ему сообщить. При этом он знал, что от этого зависит все его будущее.

– Конечно. Я приду.

На улице раздались гудки, и Кэролайн испуганно оглянулась.

– Я побежала, – сказала она. – До встречи.

Он смотрел, как она бежит к машине, виновато машет рукой водителю сзади, быстро пристегивается и трогается с места. Потом Эдриан отнес письма в квартиру и вскрыл их.

Дорогой отец,

во-первых, хочу сказать, что я тоже не без греха. Слишком долго я обвинял в своих недостатках тебя, и не зря, потому что у меня было чувство, что тебе все сходит с рук. Получалось, что правда была видна мне одному. Но нет, ты не виноват, что я никак ничем толком не займусь. Не твоя вина, что в моей жизни нет ничего важного, нет цели. Ты сделал все, что мог, оплатил мое образование, за что я очень тебе благодарен, тем более что ты больше ни за кого не платил. Знаю, вы с мамой прочили меня в премьер-министры. Ничего, я еще молодой. Надеюсь, времени у меня еще много и вы оба еще будете мной гордиться.

Что ты можешь сделать для меня теперь? Во-первых, я надеюсь на твое прощение. Ты, конечно, тоже хорош: оставил меня, Кэт и маму в Хоу, когда был всем нам так нужен. Но раз мама может тебя простить, то я буду вести себя по-взрослому и тоже попробую тебя простить. Я четырнадцать лет ждал, пока ты попросишь прощения, и вот ты это сделал. Теперь, надеюсь, только вперед и ввысь!

Еще я думаю, что тебе пора съехать с этой квартиры. Тебе всего 48 лет, но после смерти Майи ты постарел лет на десять. Тебе нужно все начать сначала. Ты же архитектор, тебе ли жить в такой конуре, без света, в тесноте? Это место тянет тебя вниз.

Мне также нужно, чтобы ты больше не заводил детей. Серьезно. Ты всегда говорил, что это будет «еще один человек, которого мы будем любить». Я не согласен. По-моему, это был бы еще один человек, который крал бы тебя у нас, особенно у младших. Не делай этого. У тебя пятеро совершенно замечательных детей. Хватит с тебя, уймись. Проехали.

А главное, я хочу, чтобы мы попробовали стать друзьями, а не толкались в доме, как два избалованных пацана.

Я очень тебя люблю, пап. Рад, что появился шанс начать все с чистого листа.

Дорогой отец,

знаю, ты не велел говорить о письмах. Но я должна. Если я о них не заговорю, то угожу в психушку. Наверное, ты уже и так все знаешь. Наверное, та женщина в пабе все тебе рассказала, потому что Майя все ей выложила. Я посмотрела нашу в Отисом беседу в скайпе. Гордиться нечем. Ей оставалось только сложить два и два.

Отец, я прочла эти письма теперь, когда прошло столько времени, и не могу поверить, что это моя работа. Они похожи на творчество сумасшедшей, злобной, свихнутой. У меня было впечатление, что внутри у меня живет чудовище. Я ненавидела себя. И до сих пор ненавижу. Честно, не могу поверить, что оказалась способна на такое.

Последние полтора года были сущей пыткой. Когда я услышала в автобусе, по дороге на работу, про Майю, меня вырвало. Я решила, что убила ее. Господи! Хотелось бы мне попробовать объяснить, что я чувствовала, почему делала это, но это слишком трудно.