Полина Поплавская - Вечер в Венеции

Когда же холодный зимний ветер пронизывал Венецию насквозь и трепал воду в каналах, как лохмотья старой нищенки, Божена, чтобы не оставаться наедине со своей тревогой, шла в недавно открытый ею для себя солярий на соседней улице. Раньше она никогда не пробовала посещать подобные места. Но теперь ей нравилось заботиться о себе, о своем теле, помнившем ласки мужчины, встречи с которым она так жаждала и так боялась. Божена с удовольствием плескалась в бодрящей голубоватой воде бассейна, где играла с перламутровым мячиком и плавала на спине, а потом отдавала свое тело сильным и умелым рукам массажистки, ощущая все это как подготовку к новой встрече с Луиджи, о котором она, не привыкшая проводить столько времени в праздности, думала теперь почти непрерывно.

А ему, чтобы приблизить желанное объяснение с Боженой, оставалось только одно: добыть деньги. Но как заработать такую сумму в венецианское межсезонье? Для этого нужно было придумать что-нибудь совершенно из ряда вон выходящее, какой-то абсолютно сногсшибательный сюжет… А потом, пользуясь хорошей репутацией на телевидении, он мог бы попытаться заключить контракт не с местной, а с национальной телекомпанией – и тогда все будет хорошо! Луиджи не сомневался в успехе. Ведь даже одного гонорара, полученного в Риме за удачный репортаж, было бы достаточно, чтобы выкупить перстень. Правда, нужно еще привести в порядок его холостяцкую квартиру – просторную, светлую, но необыкновенно запущенную после отъезда матери.

…Время шло. Каждый вечер, закончив работу на студии, он отправлялся на поиски своей удачи. Многочасовые прогулки по городу, успевшие за последние дни стать привычным для него моционом, Луиджи неизменно завершал недалеко от дома Божены, словно желая еще больше растравить себя – но при этом и подзадорить близостью той, которая наполняла всю его радостно-разнузданную простодушную жизнь совершенно иным, блаженным смыслом.

И в этот раз, заранее наслаждаясь тем, что и сегодня вечером он увидит окно Божены, обычно занавешенное в эти часы полупрозрачным нежнейшим газом, а не закрытое наглухо ставнями, Луиджи двигался совсем с другой, не разведанной им еще стороны. Вот уже несколько часов он, на первый взгляд беспорядочно кружа, неторопливо прогуливался по городу, пряча лицо в ворсистый воротник светлого пальто, которое он любил надевать тогда, когда его плечо было свободно от не щадящего добротную одежду ремня видеокамеры – в ином случае он не мог позволить себе ничего, кроме кожаной куртки, если, конечно, в Венеции стояли редкие для Италии холодные дни. И вдруг его взгляд привлекла необычная, видимо совсем недавно появившаяся вывеска: «ФЕЛЛИНИ» – крупно, белым по черному, надпись горела, подобно кадрам на обрывке гигантской кинопленки, с зияющими пробоинами перфорации по краям; и эта пленка как бы выматывалась из еще более огромной старомодной катушки и тянулась к колесу светящейся бобины, тоже составленной из букв, которые складывались в слово «ресторан».

И, почувствовав приятный зуд в уже готовом разыграться воображении, Луиджи толкнул тяжелую, обитую чем-то вроде жести и совершенно непрезентабельную на первый взгляд дверь, – и попытался войти. Но на входе его не очень-то вежливо остановил странно одетый швейцар – в полутьме Луиджи успел разглядеть, что на нем не обычная ливрея или форменный костюм, а что-то беспорядочно свисающее вдоль тела, кажется, полосатое, – и заявил, что вход в их заведение сеньорам разрешен только с сеньоринами.

После столь странного заявления у Луиджи мелькнула сумасшедшая мысль: а не пригласить ли ему Божену, которая жила так близко отсюда и, наверное, сейчас была дома. Но через мгновение он отказался от своей идеи – время для объяснения с Боженой еще не пришло…

Но Луиджи был весьма заинтригован этим странным местом, о котором он, справедливо считавший себя знатоком Венеции, никогда не слышал. И, простояв в раздумье несколько минут, он внезапно решился и побежал по набережной – в поисках какой-нибудь путаны, которая своим присутствием открыла бы ему вход в «Феллини».

Искать пришлось недолго. Словно специально для него, из первой же подворотни вышла сочная венецианка, в ленивой полудреме коротающая светлую часть суток в ожидании вечернего заработка. И Луиджи, быстро с ней сговорившись, фривольно обнял ее за талию и вошел в ресторан. Поднявшись по невысокой лестнице в сопровождении метрдотеля, тоже одетого как-то необычно, в большой, но мрачно выглядевший зал, он обнаружил, что здесь, в этом зале, неприятно яркий свет прицельных ламп направлен прямо в глаза посетителям, а вместо отдельных столиков стоят сколоченные из грубо обработанных досок длинные столы с такими же скамейками вдоль них. Луиджи в некотором замешательстве остановился на жестяном полу посередине зала.

Но его спутница, похоже, уже расправила в привычной для нее обстановке свои яркие крылья. Она не желала стоять посреди зала и тянула Луиджи к ближайшим свободным местам – подошедший к ним официант настойчиво требовал того же. Луиджи повернулся к нему и застыл в удивлении: официант был одет в форму тюремного надзирателя. А другой, суетившийся поблизости, был в полосатой куртке и плоской шапочке заключенного.

И в это время музыканты, прикованные к своим местам массивными цепями и отделенные от посетителей высокой решеткой, заиграли что-то надрывно-плаксивое – особенно старался небритый бандонеонист, выделывая на своем тягучем инструменте такие пассажи, что цепи на его ногах гулко забренчали в такт.

Красотка, приведенная Луиджи, при первых же звуках музыки вцепилась в его шею и, едва не повиснув на нем, повлекла его танцевать. На них, все еще стоявших посреди зала, представляющего собой тюремную трапезную, и так уже со всех сторон устремились взгляды посетителей, и Луиджи, уже успевший справиться со своим изумлением, послушно обхватил свою спутницу за выписывающие круги бедра и взялся вытанцовывать что-то вместе с нею на жестяном полу, щелкая каблуками. Похоже, у них получалось неплохо: когда музыканты наконец угомонились, экстравагантная публика долго не хотела отпускать их, громко бисируя.

Воодушевленная своим успехом, путана оставила Луиджи и, подойдя к решетке, что-то шепнула гитаристу. Тот, естественным образом полагая, что за даму расплатится ее кавалер, стал наигрывать мелодию какого-то жестокого романса, а раскрасневшаяся красотка, страстно поигрывая пышными бедрами, внезапно запела низким и хриплым, но не лишенным своеобразного обаяния голосом. Так она, должно быть, хотела окончательно убедить своего клиента в том, что он выбрал ее не зря…