Джейми Макгвайр - Мое прекрасное искупление

– Я знаю. Беру всю ответственность на себя.

– Это не моя вина.

– Я так и сказал.

– Ты сам на это напросился. Хотел, чтобы твои чувства ко мне вытеснили чувства к Камилле. Тебе нужен был крайний, потому что ты не мог винить ее. Приходится мириться с ситуацией, потому что она станет частью твоей семьи, а я лишь та, с кем ты работаешь… и кто не будет стоять на месте, как ты знаешь.

Томас выглядел слишком опустошенным, чтобы спорить.

– Боже, Лииз, ты действительно думаешь, что я все спланировал? Сколько раз нужно тебе повторять? Из-за того, что я испытывал к тебе и по-прежнему испытываю, мои чувства к Камилле кажутся ничтожными.

Я прикрыла лицо ладонью:

– Кажется, я говорю так, будто у меня заело пластинку.

– Так и есть, – ровным голосом ответил он.

– Думаешь, мне легко?

– Очень на это похоже.

– Что ж, это не так. Я думала… конечно, сейчас уже не важно, но тот уик-энд… я надеялась, что могу измениться. Мне казалось, если двое раненых людей будут вкладываться в отношения и испытывать друг к другу достаточно сильные чувства, то все получится.

– Лииз, мы не раненые. Мы как одинаковые шрамы.

Я заморгала:

– И если бы мы ступили на незнакомую территорию, что для меня очень серьезный шаг, мы бы приспособились к новому, понимаешь? Но я не могу так просто отказаться от своих планов на будущее, основываясь лишь на этой надежде и на том, что однажды ты перестанешь грустить из-за расставания с ней. – Мои глаза наполнились жгучими слезами. – Если бы я решила отдать свое будущее в твои руки, то хотела бы, чтобы ты не жил прошлым.

Я подняла со стола фоторамку и сунула Томасу в лицо, заставляя его посмотреть на снимок.

Томас перевел взгляд с меня на фотографию под стеклом, и уголок его губ пополз вверх.

Я возмущенно развернула рамку и разинула рот от изумления. На снимке были мы с Томасом – черно-белое фото, которое сделала Фэйлин на острове Сент-Томас. Он прижимал меня к себе и целовал в щеку, а я улыбалась так, будто могла коснуться вечности.

Я подняла другую рамку и посмотрела на нее. Там были изображены все пятеро братьев Мэддокс. На третьей фотографии я увидела родителей Томаса.

– Да, сначала я полюбил ее, – сказал Томас. – Но, Лииз… ты последняя и единственная, кого я буду любить.

Я стояла как вкопанная, лишившись дара речи, а потом попятилась к двери.

– Отдай мои фотографии, – попросил Томас.

Я сообразила, что бросила папку на столе и все еще держу фотографии. Медленным шагом я подошла к Томасу. Он протянул руку, и я вернула ему рамки со снимками.

– Отдам это Констанции, – сказала я, поднимая папку.

Пребывая в полной растерянности, я развернулась на каблуках и вылетела из кабинета.

– Лииз! – крикнул Томас мне вслед.

Оказавшись за пределами кабинета, я сунула папку в руки Констанции.

– Хорошего вам дня, агент Линди, – громко сказала она.

Я вернулась в свой кабинет, села в кресло и положила голову на руки. Через пару секунд внутрь впорхнула Вэл, а следом вошел Маркс и закрыл за собой дверь.

Я подняла голову.

Вэл ткнула в него пальцем:

– Прекрати! Ты не можешь бегать за мной по всему зданию!

– Я прекращу бегать за тобой, когда ты начнешь отвечать на вопросы! – закричал он.

– Что, черт побери, сегодня со всеми? – громко сказала я. – Весь офис сошел с ума?

– Я уже дала тебе ответ! – не обращая на меня внимания, сказала Вэл. – Я же пообещала, что поговорю с ним вечером!

В дверях появилась голова Сойера, и только потом он постучался.

– Босс?

– Убирайся! – хором закричали мы все трое.

– Ладно, ладно. – Сойер скрылся за дверью.

– И что потом? – спросил Маркс.

– Если он не съедет, тогда съеду я, – сказала Вэл так, будто эти слова вытянули из нее клещами.

– Ну, слава богу! – громко воскликнул Маркс, обращаясь к незримой аудитории и указывая пятерней на Вэл. – Наконец-то прямой ответ, мать твою!

В кабинет ворвался Томас:

– Какого черта тут все орут?

Я снова прикрыла лицо.

– Лииз, ты в порядке? Что с ней, Вэл? Она в порядке?

– Простите, сэр. – Маркс первым подал голос. – Ты… ты в порядке, Линди?

– Я в порядке! – взвизгнула я. – Я лишь хочу, чтобы этот детсад покинул мой кабинет!

Все трое замерли, потрясенно глядя на меня.

– Вон!

Вэл и Маркс ушли первыми. Помедлив пару секунд, Томас неохотно оставил меня в одиночестве и закрыл за собой дверь.

Весь отдел пялился в мою сторону. Я подошла к стеклянной стене, показала им средние пальцы, крепко выругалась на японском, а потом опустила жалюзи.

Я поудобнее расположила телефон, зажимая его между щекой и плечом и пытаясь в это время готовить. Потом поставила телефон на шкафчик:

– Мам, повиси секунду на линии.

– Ты же знаешь, что я ненавижу громкую связь. – Ее голос раздавался среди ароматов специй, витавших в воздухе. – Лииз, выключи громкую связь.

– Мам, я здесь одна. Больше тебя никто не слышит. А мне нужны обе руки.

– Наконец-то готовишь для себя, а не ешь каждый вечер эти ядовитые полуфабрикаты. Ты прибавила в весе?

– Вообще-то, похудела на пару фунтов, – улыбнулась я, хотя мама меня не видела.

– Надеюсь, не сильно, – проворчала она.

Я засмеялась:

– Мама, ты вечно недовольна.

– Я просто соскучилась. Когда ты приедешь домой? Ты же не собираешься ждать до Рождества? А что ты готовишь? Хотя бы что-то полезное?

Я добавила брокколи, морковь и воду в разогретое рапсовое масло и перемешала все на сковороде.

– Я тоже соскучилась. Посмотрю свое расписание, а готовлю я курицу и овощи стир-фрай[5]. Надеюсь, будет вкусно.

– Ты уже приготовила соус? Ты же знаешь, нужно сначала сделать соус, чтобы он успел смешаться и наполниться кислородом.

– Да, мам. Он уже стоит на столешнице рядом со мной.

– Ты добавляла в него что-нибудь еще? Он хорош именно таким, как его делаю я.

– Нет, мама. – Я хихикнула. – Это же твой соус.

– А почему ты ужинаешь так поздно?

– Я в часовом поясе Западного побережья.

– Но все-таки уже девять часов. Не стоит так поздно ужинать.

– Я работаю допоздна, – с улыбкой сказала я.

– Они ведь не сильно тебя нагружают?

– Я сама себя нагружаю. Мне так нравится. Ты это знаешь.

– Но ты ведь не ходишь по ночам одна?

– Конечно хожу! – съязвила я. – В одном нижнем белье.

– Лииз! – заворчала мама.

Я громко засмеялась, и на душе у меня стало хорошо. Видимо, я уже давно не улыбалась.

– Лииз? – обеспокоенно сказала мама.