Сесилия Ахерн - Подарок

Рэфи и Джессика совершали свой обычный патрульный объезд, пререкаясь по поводу диска с музыкой кантри, которой Рэфи, как обычно, мучил Джессику, когда машина их поравнялась с тем местом, где слетела с дороги машина Лу.

— Погодите-ка, Рэфи, — прервала Джессика громогласные сетования Рэфи насчет его разбитого сердца и так далее, вторившие звукам магнитолы.

Он запел еще громче.

— Рэфи! — крикнула она, выключая музыку. Он удивленно воззрился на нее:

— Ладно, ладно, ставь своих стандартных «Обезьянок» или как там их…

— Остановите машину, Рэфи, — сказала она тоном, заставившим его сразу подрулить к обочине.

Она выпрыгнула из машины и пробежала несколько шагов назад к месту, которое привлекло ее внимание тем, что деревья там были поломаны и искорежены. Она вытащила фонарик и посветила на скат холма.

— О господи, Рэфи, надо вызвать спасателей, — крикнула она, — «скорую» и пожарных!

Он было потрусил к ней, но остановился, повернул назад к машине и рации.

— Я спущусь! — крикнула она, уже начав продираться сквозь поломанные сучья по крутизне.

— Не надо, Джессика, — донесся до нее голос Рэфи, но она не слушала его. — Вернись, это опасно!

Она различила эти слова, но вскоре была уже далеко, там, где до нее не долетали крики, а слышалось только ее учащенное хриплое дыхание. Стук сердца отдавался в ушах. Будучи во взводе новичком, Джессика не должна была раньше наблюдать подобное зрелище — искореженной до неузнаваемости машины, лежащей вверх колесами. Но она такое уже видела. Это зрелище было слишком знакомо ей, оно являлось ей в ночных кошмарах и преследовало ее наяву. Столкнувшись сейчас с той же картиной, которую назойливо, вновь и вновь рисовала ее память, она почувствовала дурноту, такую, что вынуждена была опуститься на землю и спрятать голову между колен. У Джессики были свои секреты, и один из них сейчас вернулся, настигнув ее. Она молилась, чтобы машина оказалась пуста. Искореженная до неузнаваемости, без водительской лицензии, в темноте трудно было даже понять, какого она цвета — синего или черного.

На четвереньках она облазила машину кругом, под дождем, промокшая до нитки. Земля была мокрой и вязкой, Джессика поминутно скользила и теряла равновесие, сердце ее колотилось, как сумасшедшее, потому что в ней ожило давнее воспоминание, и она переживала его вновь, не обращая внимания ни на боль в подвернувшейся ноге, ни на сучья и ветки, царапавшие ее лицо, ни на притаившиеся среди утесника камни, натыкаясь на которые она набивала синяки на ногах.

У противоположной стенки салона скрючился человек. Вернее, тело, и сердце у Джессики упало. Она посветила фонариком. Человек был в крови. Весь. Дверца была захлопнута, и открыть ее она не могла, но стекло окошка со стороны водителя выбило ударом, и она могла добраться по крайней мере до верхней половины его туловища. Стараясь не терять присутствия духа, она опять посветила фонариком.

— Тони, — еле слышно шепнула она при виде тела в машине. — Тони! — На глаза навернулись слезы. — Тони. — Она вцепилась в него, гладила его лицо, тормошила лежащего, желая привести его в чувство. — Тони, это я, — бормотала она. — Я здесь.

Мужчина застонал, но глаз не открыл.

— Я вытащу тебя отсюда, — шепнула она в самое его ухо и поцеловала в лоб. — Я привезу тебя домой.

Он медленно открыл глаза, и она вздрогнула, как от удара. Глаза были синие. Не карие. У Тони были карие глаза.

Он глядел на нее, она — на него, освобождаясь от кошмара.

— Сэр, — сказала она, и голос ее неожиданно задрожал. Она глубоко вздохнула и начала заново: — Сэр, вы слышите меня? Меня зовут Джессика, вы меня слышите? Помощь уже едет, понятно? Мы поможем вам.

Он со стоном прикрыл веки.

— Выехали! — задыхаясь, крикнул откуда-то сверху Рэфи и начал спускаться к машине.

— Осторожно, Рэфи, здесь очень скользко, лучше оставайтесь наверху, чтобы они увидели вас.

— Живые есть? — спросил он, не обращая внимания на ее слова и продолжая спуск — очень осторожно, мелкими шажками.

— Да, — отозвалась она. — Дайте мне руку, сэр! — Она посветила фонариком на его руку, и от увиденного у нее что-то оборвалось внутри. Насилу справившись с дыханием, она опять подняла фонарик. — Возьмите меня за руку, сэр. Вот я, здесь. Чувствуете? — Она крепко ухватила его руку.

Он застонал.

— Держитесь. Сейчас мы вас вытащим.

Он опять застонал.

— Что? Я не понима… не волнуйтесь, сэр, «скорая» уже в пути.

— Кто он? — окликнул ее Рэфи. — Узнала?

— Нет, — коротко отвечала она, не спуская глаз с пострадавшего и молясь, чтобы он опять не потерял сознание.

— Моя жена, — услышала она шепот, такой тихий, что его можно было принять за вздох. Она приблизила ухо к его рту, так, что губы его коснулись ее мочки, и ощутила на коже липкую кровь.

— У вас есть жена? — ласково спросила она. — Вы увидите ее, обещаю! Обязательно увидите. Как вас зовут?

— Лу, — сказал он и заплакал, заплакал тихо, но даже такое усилие оказалось для него чрезмерным, и он затих.

— Держитесь, Лу, пожалуйста, держитесь! Борясь со слезами, она опять приблизила ухо к самому его рту, потому что опять послышался тихий шепот:

— Таблетку? У меня нет никаких..

Внезапно он выпустил ее руку и слабой безжизненной рукой стал шарить у себя по пальто с таким усилием, словно заводил тяжелый грузовик. Он рычал и выл от боли. Сунув руку в его мокрый от крови нагрудный карман, Джессика извлекла оттуда пузырек. В пузырьке была одна-единственная белая таблетка.

— Это ваше лекарство, Лу? — неуверенно спросила она. — Мне надо?.. — Она подняла глаза на Рэфи, размышлявшего, как бы ему половчее спуститься по мокрому склону. — Не знаю, надо ли мне вам помочь…

Лу схватил ее руку и сжал с такой силой, что она немедленно дрожащей рукой открыла пузырек и вытрясла оттуда ему на ладонь таблетку. Плохо слушающимися пальцами она приоткрыла ему рот, положила на его язык таблетку и закрыла ему рот. Быстро оглянулась, не видел ли Рэфи. Но он был все еще где-то на середине пути.

Когда она вновь обратила взгляд к Лу, он смотрел на нее широко раскрытыми глазами. И такая любовь, такая благодарность читались в этом взгляде, что сердце ее преисполнилось надежды. Потом он сделал глубокий вдох, тело его содрогнулось, он закрыл глаза и отошел.

В тот самый час, когда Лу Сафферн отошел в мир иной, он стоял в садике перед своим домом в Хоуте, промокший до нитки. От только что пережитого его била дрожь. Времени у него оставалось немного, но самым желанным местом на земле был сейчас для него этот дом, этот и никакой другой.