Куплю тебя, девочка - Любовь Попова

— Там столько народу. Там уже все готово и все ждут Никиту. И Юра сказал, что свадьбу отменять нельзя. Боже, — она начинает вздрагивать и лить слезы, и сквозь внутреннее несчастье и расстройство я слышу, как народ внизу странно возбудился.

Голоса стали громче, а вспышки фотокамер ярче.

И все верно. Стоит мне подойти к окну, как я вижу Никиту, купающегося в лучах славы. И лишь на миг бросившего взгляд на окна второго этажа. И даже не подозревающего про пропажу брата, которую его отец так умело прикрывает.

*** Никита ***

Алена. Моя сладкая, сладкая девочка. Не взять трубку, не услышать ее голоса настоящая мука. Но надо смотреть фактам в лицо….

Поправляю перед зеркалом пиджак, бабочку и подхватываю телефон, еще раз посмотрев на пропущенный вызов. Не надо. Больше нельзя искушать себя подобными вещами. С этими мыслями, что битой отшибают эмоции, спускаюсь к машине.

Отец уже отъезжает. Артур садится со мной. Наверное, боится, что сверну не туда. Сука, а не друг.

Бросаю телефон на заднее сидение, вижу рюкзак Алены. Она забыла его у меня в офисе. Там, где мы так упоительно занимались сексом, снося все мысли о правильном и верном. Потому что в тот момент не было ничего лучше. Не было ответственности, будущего, прошлого. Были только мы и наши тела, что так идеально друг другу подходят.

Глубокий вздох. Осталось только отдать ей все документы. И достаточно. Хватит мечтать о том, что нам обоим недоступно. Пора отпустить и начать жить так, как планировал. Так, как должен.

Обратная дорога кажется слишком долгой. Но я и не спешу. Словно пытаясь оттянуть неизбежное. Пока я не поставил подпись, пока Надя не сказала «да», я могу сказать, что Алена моя. Еще моя.

Но времени мало, Артур подгоняет, и я нажимаю на газ. Церемония в одиннадцать. Сейчас половина. Еще немного времени и все закончится. Я окунусь в жизнь политика, а Алена будет свободна.

Впервые в жизни свободна.

Я должен радоваться за нее, но на глазах снова пелена. Желание забрать свое и никогда никому не показывать. Спрятать и доставать тогда, когда это нужно мне. Но Алена ни вещь, ни картинка, что хранится в моей комнате, чтобы никто больше не посмеялся над чувствами подростка.

Жаль, как же жаль, что Алене нужно чуть больше чем картинка. Она не согласится быть со мной ни тайно, ни публично. А ведь я бы мог что-то придумать.

Я бы никогда не спрашивал подробностей ее жизни, я бы просто любил ее. Просто давал то, чего у нее никогда не было. И надежду, что однажды мы сможем открыто заявить о своих отношениях.

Возле ворот мы еле находим место, где бросить машину. Их здесь как на хорошем концерте. Все фешенебельные, дорогие. Номера нескольких мне даже знакомы. И только мы оказываемся на придомовой территории, я погружаюсь в толпу, где меня поздравляют, жмут мне руки, хлопают по плечу. Хвалят за рейд и спасение детей.

В душе просыпается тепло от привычного внимания, но тут же пропадает, когда вижу в окне на втором этаже силуэт.

Желание броситься туда, сквозь людей, к Алене, почти невыносимо. Но стоит мне ее коснуться. Я могу совершить непоправимое.

Поэтому беру себя в руки, иду к месту церемонии, в самый центр, туда, где должен сказать роковое слово.

Перевожу взгляд на Надю, которая сплетает наши пальцы, не вызывая в душе и грамма отклика, и шепчет на ухо.

— Я думала, ты решил меня опозорить.

— Я бы не посмел, — улыбаюсь ей, а она скалится в ответ.

— Я ждала тебя пять лет, Самсонов. Даже нет. Восемь. И ты помнишь уговор, что теперь ты должен оставаться верен мне? После свадьбы? Помнишь, надеюсь.

— Помню, — смотрю в бледно-голубые глаза, полные серьезности и почти угрозы. А внутренний голос так мне и шепчет: «Во что ты вляпался, парень?».

— Стоит мне только узнать, что ты водишь шашни, я ее уничтожу. Без шуток. Ты меня знаешь, — шипит она с улыбкой, и мы произносим положенные «да».

— Знаю, Надя, — ощущаю холод по всему телу, беру кольцо с подушки регистратора, но цепляю не тем пальцем, и оно падает.

Быстро сажусь на корточки, ловлю под неловкий смех, как вдруг на глаза попадается подол розового платья. Их несколько в ряд, но только под одним одна из девушек одета в кеды. И я знаю, чьи кеды. Ведь эти кеды мы заказывали вместе. У меня в спальне лежат точно такие же мужские. Прикрываю глаза, словно слепит солнце, и встаю, чтобы надеть кольцо на тонкий палец в перчатке.

Только не смотреть. Больше не смотреть. Больше не думать. Забыть. Ради нее. Ради нас.

А следующие пол часа как в тумане. Фотографы, лживые улыбки, поздравления. А взгляд то и дело выискивает белые кеды. Уйти без документов не могла, поэтому мы еще поговорим. И хрен знает, чем может закончиться этот разговор. Особенно, когда невеста не дура и прекрасно видит мое состояние.

— Ты так и будешь как зомби ходить? — спрашивает она зло, на что я скалюсь и залпом выпиваю бокал шампанского. Оно застревает в горле, и я откашливаюсь. Но умудряюсь сказать:

— Погоди, еще пару бокалов и я буду настоящим женихом.

— Счастливым? — язвит Надя, но я качаю головой и грустно выпиваю второй бокал шампанского.

— Бухим вусмерть.

Именно в этот момент кто-то из гостей, имен которых я помню смутно, выкрикивает горько. И я думаю о том, что не должно оно вот так быть. На свадьбе. Горько. Выпиваю третий стакан и рывком поднимаю невесту, смутно замечая, в чем она одета. Что-то белое. Как и положено. И целую я ее как положено, но взгляд невольно фокусируется на одном из дальних столов, где снова тот же голос кричит «Горько». И голос этот надломленный может принадлежать только одному человеку. Алена. А рядом сидит напряженная донельзя мама, над которой стоит отец и что-то доказывает.

*** Алена ***

Можно просто абстрагироваться. В конце концов удалось же мне уйти в себя, когда меня лишали девственности. Значит получится и сейчас, когда положенные «да» изнасиловали мне душу. Тем более, что страдание Мелиссы отвлекает от праздника, которому Никита так радуется, что пьет бокал за бокалом.

Юра еще раз напомнил Мелиссе не поднимать панику, и что