Анна Богданова - Внебрачный контракт

С полчаса я, уставившись в одну точку, прислушивалась к голосам внутри себя, потом они надоели мне до невозможности, голова уже раскалывалась. Я вскочила с пола, приняла душ, оделась и решила съездить на дачу в Хаврюшкино.

– Ты куда? – встрепенулась мамаша.

– Съезжу на дачу, проверю, все ли там в порядке.

– Когда приедешь обратно?

– Завтра, а может, послезавтра.

Была суббота, и я надеялась застать там Людку. «Лучше как следует излить ей душу, чем слушать внутренние голоса и сойти с ума, как Хатшепсут!» – так решила я. Рассказывать всю эту печальную историю маме я сочла неблагоразумным, поскольку знала, как она отреагирует на это – скажет, что у меня отсутствует чувство собственного достоинства, что я сама за мужиками бегаю.

Спустя час я уже миновала плакучую иву у пруда, и сам пруд, и два дома – один с недостроенным крыльцом, другой совсем перекосившийся, вот-вот готовый развалиться; бросила взгляд на свой, с треугольной крышей, бледно-зеленый, и, убедившись, что с ним все в порядке, постучала в Людкину калитку. Навстречу мне вылетела ее десятилетняя дочь – Ленка.

– Тетя Дуня приехала! Тетя Дуня приехала! – завопила она и с недоумением посмотрела на мою маленькую сумочку.

– Здравствуй, Леночка! Я так торопилась, что забыла купить тебе гостинец! Мама дома?

– Дуська! Ты откуда? Уже наотдыхалась?! Я что-то не пойму ничего! – кричала Людка с крыльца, широко раскрыв и без того огромные свои глаза.

– Мне надо с тобой очень серьезно поговорить, – шепнула я ей на ухо, вспорхнув по крутым ступеням.

– Лена! Возьми книжку, которую вам задали прочитать по внеклассному чтению, и займись делом! Совсем ничего за лето не прочла! – раздраженно воскликнула подруга. – Такая же бестолочь, как и ее папаша-изменник! И на мальчиков уже заглядывается! Ужас! Чует мое сердце, принесет она мне подарок годка эдак через два в подоле. Так что у тебя случилось-то? И почему ты не на море? Ты вообще не уезжала, что ли?

О том, что у меня случилось и почему в данный момент я не кручу на море курортный роман, я рассказывала почти с семи до одиннадцати часов вечера.

Я поведала Людке все: напомнив ей о своей первой любви, плавно перешла к причине, по которой я отправилась на поиски этой самой первой любви своей, не упустила сломанное кресло в самолете, «пятизвездочную» гостиницу «Восьмое чудо Апшерона», встречу с Мирой. Сообщила и о том, как меня едва не убила Хатшепсут, которую я приняла поначалу за Марата, выложила сведения, которые узнала от соседа с омегообразными ногами и длинным носом, и, заключив длинное свое повествование тем, что Варфика я не нашла и не имею ни малейшего представления, где он сейчас может находиться, заревела белугой.

Подруга слушала меня, затаив дыхание, лишь изредка с уст ее срывалось: «Да что ты!», «Ну и ну!», «А ты что?». Порой она сдавленно ахала – в основном, в той части моего рассказа, где речь шла о намерении Хатшепсут прикончить меня молотком.

С одиннадцати до десяти минут двенадцатого подруга утешала меня, как могла, говорила – мол, завтра мы обязательно что-нибудь придумаем, ведь мы знаем, что брат Варфика живет в Питере:

– Поедем туда и узнаем адрес в справочном бюро! Ты только успокойся, не плачь!

– Да никто теперь справок не дает! Это раньше давали, а сейчас нет! – захлебываясь соплями, утверждала я.

В десять минут двенадцатого Людка не выдержала и тоже заревела.

– А какая у меня жизнь? Собачья у меня жизнь! – хлюпала она. – Воспитываю одна Ленку! И даже искать некого-о-о!

Поплакали мы с ней очень душевно, а без двадцати двенадцать я пошла к себе, в дом напротив – бледно-зеленого цвета, несмотря на то, что подруга предложила заночевать у нее.

– Нет, я пойду, хоть дом проверю.

– Ну, до завтра.

Я шла по влажной пожухлой августовской траве, полная луна, словно прожектор, вмонтированный в небо, ярко освещала деревянные домики, белые стволы берез, даже плакучую иву у пруда на окраине, как вдруг прямо посреди автотрассы, что разделяет нашу деревню Хаврюшкино, я увидела крупного ежа. Во что бы то ни стало я решила спасти его и – спасала почти до полуночи. Что я только ни делала, чтобы убрать его с проезжей части! И прыгала возле него, будто слон, надеясь, что он испугается и убежит, и тщетно пыталась ухватить его подолом длинной юбки, и, найдя в овражке длинную разлапистую ветку липы, принялась выметать его, словно веником, с дороги. Все бесполезно!

Я посмотрела на часы – они показывали 23.55, и все-таки пошла на крайнюю меру: извинившись перед животным, я ударила по нему, как по футбольному мячу. И в это мгновение мне было суждено распрощаться с жизнью. Свет фар, визг тормозов...

Вжик! Трррр! Тсззззззззз!

Мой полет вдруг прервался, я перевернулась пару раз в воздухе (если там, где я находилась, действительно имелся воздух) и оказалась рядом с кругом яркого теплого света. Этих кругов там было множество, и в каждом стоял кто-то полупрозрачный, струящийся. Не могу сказать, что передо мной были существа бестелесные, но и доказать обратное мне сложно.

Ближе всех ко мне в круге стояла молодая женщина с невероятно густыми и длинными золотистыми косами.

– Накулечка, – ее голос звучал ровно, спокойно, как музыка. – Возвращайся назад – твое время еще не пришло.

– Бабушка! – Мне казалось, что я кричу – на самом деле я даже рта не раскрыла, но, несмотря на это, она понимала меня. – Так ты не умерла тогда во сне?!

– Придет время, и ты все узнаешь... возвращайся назад. Тебя там ждут.

– Никто меня там не ждет! – возмутилась я и хотела было войти в пустой круг света.

– Этот круг не для тебя. Никогда не занимай чужого места. – Она пригрозила мне пальцем, и я полетела кубарем вниз, по черному тоннелю – очень быстро, казалось, быстрее звука.

Все ниже и ниже... Наконец я повисла над трассой, над деревней, над плакучей ивой у пруда на окраине, над полями, над нашим с мамой домом и домом своей лучшей подруги Люды... Увидела темную длинную иномарку... Себя, лежащую на земле, и мужчину – моего, наверное, ровесника, хорошо сложенного – он делал мне искусственное дыхание, загородив мое тело своим.

Последнее, что я увидела с высоты птичьего полета, – как, раздвигая лапками осоку, торопился в сторону леса крупный ежик...

Я глубоко вздохнула – такое ощущение, что я долгое время провела под водой и легкие мои были ею заполнены.

Я раскрыла глаза и увидела перед собой знакомое лицо: в миндалевидных изумрудных глазах застыл ужас. Римский нос – крупный, правильной формы, с горбинкой. Дугообразные брови, приподнятые в удивлении, и левая – выше правой. Чуть припухлые, четко очерченные губы – не то что какие-нибудь размазанные под носом, какие можно наблюдать у людей слабовольных и упрямых; волнами набегающие на чистый округлый лоб каштановые волосы с сединой на висках. «Какое красивое лицо, – подумала я. – Все в нем, в этом лице, гармонично. И все-таки римским носом обладать куда лучше, чем греческим, который будто перепрыгнул на мою физиономию с лица эллинки, которая жила двадцать два века назад, и с наслаждением вдыхал в себя пары маринованного чеснока, коим пропитался воздух в границах Пергамского театра».