Д. Нельсон - Турецкий горошек

– Мои сыновья и муж заядлые спортсмены. Сыновья приняты в детскую бейсбольную лигу, играют в футбол у Попа Уорнера да гоняют шары в кегельбане.

На пианино стоит множество фотографий, запечатлевших разные семейные праздники: крестины, дни рождения, свадьбы, Рождество. Вся детвора является некой вариацией Мэри, которая в свою очередь является подобием своей матери.

– Могу я предложить вам чаю? – спрашивает она.

Я начинаю отказываться, но Джуди говорит:

– Это было бы так любезно с вашей стороны.

Миссис О'Брайен удаляется на кухню. Со своего места я вижу накрытый к завтраку обширный кухонный стол с нарезанным хлебом, банкой джема и тостером.

Она возвращается с подносом. На кружевной салфетке стоят четыре чашки, сахарница и кувшинчик со сливками.

– Я позову Мэри-Алису, – говорит она. – Она быстро спустится. – И добавляет, понизив голос до шепота: – Вот уж она, наверно, удивится, увидев вас здесь.

Мы еще не выпили и по полчашки, когда входит Мэри, успевшая нацепить джинсы, футболку с эмблемой Фенвея и хмурое выражение на лицо. Она вежливо здоровается с нами. Дрожащими руками она берет чашку, переданную ей матерью.

– Может, мне оставить вас одних? – спрашивает миссис О'Брайен.

Она сидит очень прямо на своем стуле, так же как и Мэри. Я невольно осознаю, что тоже постаралась выпрямить спину.

– Пожалуйста, останьтесь. Мне хотелось бы познакомиться поближе с семьями моих подопечных, – говорит Джуди, поглядывая, как Мэри мучает свой большой палец с обкусанным ногтем.

Джуди рассказывает о медицинской программе обучения, о важности хороших оценок и о том, что миссис О'Брайен вполне может гордиться своей дочерью. Она говорит, что Мэри такая способная и старательная, что ей с удовольствием предоставят стипендию в любом учебном заведении.

– Вы не думали о переводе ее в другой колледж?

Миссис О'Брайен отвечает, что не думала.

– Вообще Мэри-Алиса – единственная из моих детей, проявившая интерес к учебе. Ее отец сомневался, что это хорошая идея.

Она пускается в рассуждения о разнообразных интересах ее отпрысков. Два сына пошли по стопам отца, по плотницкому делу, третий поступил в морской флот. Замужняя дочь уже подарила ей двух внуков. Она показывает снимки, которыми мы восхищаемся. Я не упоминаю, естественно, о ее третьем неизвестном внуке.

– Мэри сказала, что у вас родилась малышка?

Я сообщаю миссис О'Брайен пару подробностей о моей дочери. Она дает мне множество советов. Мэри ерзает.

– Послушай, Мэри, – говорит Джуди, – мы сейчас едем в колледж. Хочешь проехаться с нами?

– Как это мило с вашей стороны, – говорит миссис О'Брайен. – Дорогая, беги, собери свои книжки и тетради.

На лице Мэри написано, что она вовсе не считает это милым.

Как только Мэри усаживается на заднее сиденье «жука», Джуди оборачивается к ней, заглядывая через спинки двух передних сидений.

– Да успокойся ты, Мэри. Я не собиралась ничего говорить при твоей матери. Но нам необходимо узнать, правда ли, что тебе угрожали, если ты расскажешь Совету правления Фенвея о том, что тебя вынудили написать плохой отзыв о профессоре Адамс.

Мэри прячет лицо в ладонях. Ее сопение сменяется всхлипами, а потом громкими душераздирающими рыданиями.

– Давай-ка заедем к Лиз домой, нам хочется поговорить с тобой спокойно, без всяких опасных свидетелей, – говорит Джуди.

Мэри кивает. Джуди поворачивает ключ зажигания и трогается с места на первой скорости. Обратная дорога занимает мало времени. Утренняя пробка уже рассосалась. Грузовая платформа убралась с проезжей части. Мэри удалось овладеть собой, но ее покрасневшие глаза и нос выдают недавние слезы.

Мы подъезжаем к моему дому. Сейбл открывает нам дверь. Хлои нигде не видно, и я уверена, что это Джуди велела ей унести ребенка из поля зрения. Питер уже ушел на работу. Джуди усаживает Мэри на мой диван.

Она выглядит такой хрупкой и ранимой. Глядя на нее, я понимаю, что не могу попросить ее пожертвовать ради меня своей семьей и будущим. Однако Джуди может. И высказывает нашу просьбу. Но со свойственной ей добросердечностью. Она запаслась письмом из Бостонского колледжа, предлагающего хоть с сегодняшнего дня полную стипендию на обучение в их медицинском колледже, включая обеспечение жильем.

– Как ты умудрилась достать его за один день? – спрашиваю я.

– Я пустила в ход все мои тайные связи, – говорит она. Никогда больше не буду недооценивать положение этой женщины в сфере образования.

Мэри начинает хлюпать носом. Она напоминает мне испуганного зверька. Джуди идет в ванную. Как обычно, у меня не вовремя кончились косметические салфетки. Она возвращается с рулоном туалетной бумаги. Мэри вытирает нос.

– Если они пойдут к твоему отцу, я буду все отрицать, – говорит Джуди. – В конце концов я поставила тебе диагноз «грипп». В колледже нет никаких иных записей по поводу того, где ты была и что делала.

– Мне так страшно, – говорит Мэри. Джуди, успокаивая, кладет руку на ее колено.

– Конечно, страшно. Но подумай, разве не важно, чтобы Фенвеем руководили порядочные люди, которые ценили бы таких хороших преподавателей, как Лиз? Подумай о других наших преподавателях, потерявших работу.

Мэри окидывает взглядом комнату. Ее глаза распухли, и лицо покрылось красными пятнами.

– Профессору Самнеру лишь предоставили годичный отпуск. Плата за обучение, вероятно, возрастет из-за сражений в суде, куда подала иск Мелисса Гринбаум. Дела идут плохо, потому что людям не хватает мужества исправить их, – говорит Джуди.

Мэри думает о ее словах, но недолго. Она поворачивается ко мне, ее глаза блестят.

– Вы ведь понимаете, да… профессор Адамс, почему я пошла на такое? Понимаете? – спрашивает она, запинаясь и шумно вздыхая.

Она выглядит такой маленькой и такой уязвимой. Мне вспоминаются клетчатые юбочки, блейзеры и гольфы ее сестер, и я представляю Мэри в таком же наряде. Эта девочка прошла через кошмарные испытания, начавшиеся с того парня, который изнасиловал ее.

– Да, возможно, я поступила бы точно так же на твоем месте, – говорю я ей.

Благовоспитанной Лиз хочется, чтобы всем людям было хорошо, но она не может помочь самой себе. Однако на сей раз я вполне оправдываю свою соглашательскую позицию.

– Ты беременна или просто волнуешься? – спрашивает Питер, когда я выхожу из ванной. Я выгляжу бледной после приступа тошноты.

– Волнуюсь. С критическими днями у меня все в порядке.

Он облегченно вздыхает. Мы сошлись во мнениях, что нам в семье достаточно одного ребенка. Последнюю ночь мы почти не спали. Он, может, и спал бы, если бы я не металась и не будила его. Ему пришлось долго массировать мне спину, но в итоге я все-таки расслабилась и уснула.