Тот, кто меня купил (СИ) - Ночь Ева

— Помнишь? — шепчу жарко. — Как в тот раз? Притворись, что любишь. Совсем немного. Тихо. Без слов. Только жестами и телом.

— Я не могу, — её бьёт дрожь.

— А ты смоги, - то ли приказываю, то ли прошу. — Здесь и сейчас. Что будет завтра — не важно.

Она снова пытается что-то сказать, и снова я её целую. Так долго, чтобы она забылась. Расслабилась в моих руках.

Я глажу её по спине. Прикасаюсь нежно к позвонкам. Расплющиваю её грудь о свою. Кладу Таины руки себе на шею. Сжимаю ягодицы. Приподнимаю.

— Обними меня ногами, Тая Гинц.

Она слушается. Выгибается. Я целую её грудь. Прокладываю поцелуи по телу. Так приятно держать её в руках. Моя. Горячая. Желанная. Жена.

Кладу на ковёр и ласкаю. Руками, губами, взглядом. Стягиваю трусики, раздвигаю ноги. Я мог бы довести её до оргазма, но не хочу. Не сейчас. Мы сделаем это вместе — только так. Хоть что-то должно же у нас быть вместе? Как жаль, что это всего лишь секс. Я бы хотел большего. Гораздо большего, но, видимо, и в этот раз не судьба.

Я вхожу в неё очень медленно. Я мучаю её и себя шелковистым трением — долгим и размеренным. Не позволяю себе двигаться быстрее, пока она не начинает стонать и извиваться подо мной. Хорошо. Очень хорошо. Вряд ли тот сосунок мог вот так зажигать её. Небось спешил и всё портил.

Я закрываю глаза. Даже сейчас я не могу отделаться от мыслей о брате. Ревность сжигает, как кислота — не оставляет даже пепла — только язвы. Не стоит сейчас думать об этом. Есть я и она. А третий лишний подвинется. Он аутсайдер. Удрал.

Эти мысли разъедают меня, и горечь плещется где-то у солнечного сплетения, заставляя двигаться быстрее и резче. Я чувствую, как Тая напрягается подо мной, опадает в моих руках, бьётся в оргазме, и я отпускаю себя — изливаюсь в неё горячо. Удовольствие, смешанное с болью. Прижимаю к себе мою девочку, целую её, укачиваю.

У неё на щеках — слёзы. Слизываю их языком. Пусть. Я бы залечил все её раны, если бы мог. Заслонил от любой беды и горя. Перевернул бы земной шар, лишь бы ей было хорошо.

Поднимаю её с пола и кладу на диван. Кутаю в плед. Натягиваю брюки и ложусь рядом.

— Спи, Тая Гинц, — шепчу и обхватываю её руками и ногами. Всё остальное — завтра. Когда-нибудь. Потом. А сейчас она моя. Только моя и ничья больше.

Я забываюсь рядом. Отключаюсь. Просыпаюсь под утро и уношу её в спальню. Закутанную в плед, как в кокон. У неё бледное личико. Пусть поспит. Ещё рано.

Иду в душ. Стою под струями воды, что льются неспешно, как долгоиграющий дождь. А потом натыкаюсь на её таблетки. Пересчитываю их машинально. Я делал это много раз. Пересчитываю и понимаю. Делаю это ещё и ещё раз. И постепенно мрак ложится на сердце. Вгрызается тупой пилой в мозг. Боль бьётся в висках так, что трудно повести глазами. Несколько дней назад я бы обрадовался. А сегодня… я ставлю таблетки на стол в кухне и жду. Жду, когда она проснётся. Жду, что скажут её уста.

Я просыпаюсь от пустоты. Эдгара нет рядом. И больше не сомкнуть глаз. Он так и не захотел меня выслушать. Не дал рта открыть. Мой упрямоголовый муж.

«Притворись, что любишь». Как насмешка. Мне незачем притворяться, но разве он поверит? Услышит? Почувствует? Замкнутый круг, и я не знаю, есть ли из него выход. Как докричаться до него, достучаться?

Я не чувствую себя виноватой. Лишь раздавленной, разорванной на части. Отчаяние — вот имя моему состоянию. Но, может, всё же есть надежда? Эдгар вернулся. Не смог уйти. И вот эта ненасытность, смешанная с нежностью. Он не наказывал, а… любил. Как умеет. Как может.

Я выхожу из спальни. Бреду по квартире, и ноги несут меня к кухне. Эдгар сидит как мрачный демон возмездия. На пустом столе — таблетки. Сразу бросаются в глаза. Ну, конечно. Он заметил. Я помню. Считает. Следит. А теперь смотрит на меня холодно, словно я мелкий воришка, что пробрался в дом и захотел украсть драгоценности.

— Тая, — угроза, холод, мрак и преисподняя. И вдруг становится обидно.

— Что? — поднимаю голову и задираю подбородок.

— Ничего не хочешь объяснить? — даёт шанс оправдаться? Лепетать беспомощно, что я виновата, обманула, дрянь такая?

— Я забыла. Но тебе не о чём беспокоиться.

— Как интересно. А главное — как вовремя. Запомни: если ты забеременела, я не стану прикрывать твой грех.

— Да что ты? Надо же, — обида рвётся наружу и разрывает грудь, — а я всё голову ломала: как бы тебя половчее подловить. Ночами не спала, ткала ковёр как Пенелопа. Мечтала осчастливить.

— Тая, — рычит он. Не рявкнул — уже хорошо. — Я не признаю этого ребёнка. И не мечтай. Вы с Леоном просчитались, понимаешь?

Я с Леоном?! От его слов у меня совсем крышу срывает.

— Ты меня всё же выслушаешь, Эдгар. Знаю: вряд ли поверишь, но мне всё равно. У нас с Леоном ничего не было и не могло быть. А вчера… я не провоцировала его. Не вешалась на шею. И оправдываться сейчас не должна и не хочу. Не знаю, что взбрело ему в голову. Но это был не поцелуй двух любовников, как ты воображаешь. Я не могу залезть тебе в голову. Не могу ничего изменить. Но все твои подозрения беспочвенны.

— Браво! — хлопает он в ладоши. Тяжело и медленно. Мой строгий зритель, который не верит ни единому моему слову.

— Думай, что хочешь, — устало опускаюсь на стул. — Мне всё равно.

— Просто признайся, Тая. И всё встанет на свои места.

Я смотрю в его лицо — дорогое и любимое. В глаза, где угнездились и никак не хотят выгнать стылую хмарь подёрнутые льдистым инеем горные вершины. Я люблю его так, что заходится сердце — бьётся, как сумасшедшее, умирает от чувств, которые я не могу перевести в слова. Не поверит. Не поймёт. Подумает, что манипулирую или пытаюсь добиться своего.

— Мне не в чём признаваться, Эдгар, — говорю тихо. — Я бы ушла уже сегодня — без условий, скандалов, изматывающих разговоров ни о чём. Я не могу заставить тебя верить. У меня не получается достучаться до тебя. Ты видишь и слышишь только то, что хочешь. Наверное, это не твоя вина. Ты… так привык. Строгий. Ответственный. У тебя очень много достоинств.

— Я — сплошь одни недостатки. Не продолжай.

Я любуюсь, когда он поднимается со стула. Мой Эдгар. Движения у него резковатые, но мужественные. Сила сквозит в каждом жесте. Я бы хотела прижаться к нему. Погладить висок. Переплестись пальцами. Вместо этого глазею, как голодный — на кусок торта.

— Никуда ты не уйдёшь — первое. Не уйдёшь, пока мы не закончим дело, ради которого весь этот брак затевался. К слову, бал — завтра. Так что ждать осталось недолго. Потерпит твой Леон. С сегодняшнего дня у тебя больше свободы передвижения — это второе. Можешь сходить в магазины. В сопровождении, естественно. Я — в офис, а позже отправимся выбирать бриллианты.

Я моргаю. Сухой. Деловитый. Не похоже, что шутит. Завтра бал? Внутри всё обрывается. Так быстро. А я не успела… Ничего не успела, кроме как влюбиться в невыносимого мужчину.

С этой минуты пошёл обратный отсчёт. Я не могу ходить за ним тенью. Но я бы сделала это. Чтобы запомнить, оставить в памяти оттиск его образа.

Эдгар собрался быстро. Спешил. Наверное, ему противно находиться рядом со мной. Думала, больнее, чем есть, уже не будет. Я ошибалась.

По магазинам ходить я не собираюсь. Разве что погуляю с детьми в парке. Позже. Я пересматриваю свои вещи. Пытаюсь что-то отложить, а потом понимаю: не могу. Нет сил. Не хочу — звучит точнее. Какая разница? Подумаю об этом, когда станет актуально. Тем более, что всё моё — большая часть — так и лежит неразобранное в пакетах. Ну, а не своё брать я не стану.

Неожиданно звонит телефон. Я помню этот номер. Набирала его всего один-единственный раз, зато, пока рассматривала на бумажке, запомнила, наверное, навеки.

— Тая, — голос у Эльзы взволнованный, — что у вас происходит?

— У нас всё хорошо, — лгу я, но она, видимо, знает, поэтому и звонит. Не поздоровалась. Нервничает.

— Леон признался мне, глупый мой мальчик. Я ещё раньше заподозрила неладное, когда поняла, что он намеренно не рассказывал о тебе. Влюбился. Эдгар…