Татьяна Алюшина - Девушка с проблемами

Он улыбнулся, но вспомнил, что еще она тут ему наворотила, и улыбка сползла с его лица, а сердце вместо прокравшегося было тепла почувствовало холод.

Ну что ж, Александра Владимировна, как ты правильно заметила, это мой выбор!

А это твой!

Она сказала, что любит, и букет забрала с собой. Уходя! Но…

— «Чем чахнуть от любви унылой, что здоровее может быть, чем подписать отставку милой или отставку получить!» — процитировал он почему-то шепотом знатока этих дел Дениса Давыдова.

«Нет, Романова, так, как ты хочешь, у нас не получится, и по-другому тоже не получится, в этом ты права. Значит, никак не получится. Никогда!»

Решил. Постановил. Дал себе зарок.

И с силой затушил дотлевшую до фильтра сигарету в кофейном блюдце.

Никогда!

Никогда наступило через три недели.

Точнее, через двадцать дней. Ровно столько понадобилось Ивану Федоровичу Гурову, чтобы довести всех своих подчиненных до стойкого предобморочного состояния мрачной требовательностью, суровыми приказами, нагрубить начальству и получить втык по полной программе. Сбегая от себя и своих мыслей, он рванул к Николаю, мечтая успокоиться, отдохнуть и перестать уже думать о Сашке.

Не помогло, там была Ирина с детьми, и все напоминало о Саше. Он сбежал и оттуда.

Она оказалась инфекцией, проникшей ему в кровь и разрушающей мозг. Он перестал спать, просыпаясь среди ночи, плелся в кухню, запивая бесконечные мысли холодным чаем.

В одну из таких ночных посиделок наедине со своими размышлениями его вдруг озарило! Словно тюкнул кто-то тяжелым предметом по голове, и все прояснилось, став простым и понятным.

Почему он отпустил ее, отказался от Сашки?

Ведь все просто и понятно, как в детской считалке, — она его вся! Со всеми трудностями, сложностями, железным характером, язвительностью, отповедями наотмашь, юмором; со всеми своими потерями, шипами, комплексами, балтийскими глазами и летящей челкой — вся, целиком, его!

Куда он без нее? Зачем без нее?

Чего он испугался? Потери своей удобной, уютной, одинокой холостяцкой бытовухи? Да к черту!

Конечно, когда тебе под сороковник и ты замечательно все выстроил в своей жизни: любимую работу, карьеру, свободу, и никогда не был женат, ну так сложилось, а не от убежденности глупой, и понятия не имеешь, что это такое — вести совместную жизнь с постоянным присутствием рядом человека с его привычками, желаниями, настроениями, набором своих жизненных устоев и необходимостью как-то притираться со всем этим набором, уживаться, делиться жизненным пространством — конечно, страшно! Еще бы!

Потому что думаешь: да с какой печали мне это надо? Подстраиваться под кого-то, считаться с желаниями, настроениями и потребностями другого человека? Да просто находить свои вещи не на привычных местах! И на самом деле, ни за каким чертом не надо! Потому что данные резоны имеют отношение — как это Сашка сказала? — к «теплым соплям любовного романчика в полутонах».

Когда через твою жизнь, одна сменяя другую, проходят чужие женщины, и стоит чуть повыситься градусу, загореться, заинтересоваться больше обычного, и думаешь — а может? Может, действительно пора семьей обзавестись, вроде бы с этой можно? И прикидываешь, в чем придется уступить, насколько подвинуться, на какие компромиссы ты готов пойти, — и убеждаешься каждый раз: ни на какие! Да на фига?! Ничего я не хочу принимать и уступать! С удовольствием возвращаясь в священное одиночество, победно выпячивающее на фоне сделанных тобой прикидок совместного бытия свои неоспоримые достоинства.

И все это правильно и замечательно, пока ты что-то рационально рассчитываешь, примеряешь, присматриваешься к женщинам, до той поры пока не ворвется в твою жизнь свой, до одури, до неверия, что такое возможно, — свой человек! Вот так — наотмашь, перемешиваясь мыслями, дыханием, прожитыми порознь жизнями!

Ворвется, перевернет и перетрясет всю твою жизнь, и окажется, что все рациональные расчеты — это такая чушь!

А он, по привычке — нет, мне и так хорошо, — свобода, независимость, романчик ей предложил! М-да уж!

Первую ночь за последние девятнадцать суток он спал спокойно, без сновидений и просыпаний ночных, до самого утра.

Сашка измучилась совсем!

Она по сто миллионов раз в день запрещала себе думать о нем, вспоминать, балансируя на качелях своих мыслей от отчаяния к гневу.

От бесконечных мучающих «круговых» дум она кидалась в беспредельную занятость, на работе изматывая себя контролем всех мелочей и подробностей так, что подчиненные стали от нее прятаться. Обругала ни за что ни про что Филимонова, когда он сунулся, загоревший, довольный, отдохнувший, рассказывать в восторженных тонах об отпуске, подтверждая фотографиями это счастье.

— Шла бы ты, Александра, в отпуск, что ты на людей кидаешься! — обиделся он.

— Извини, Фил, — покаялась Санька, понимая, что ужасно не права.

А дома, в редкие выходные, сбегая все от того же, отпускала домработницу и сама хваталась за генеральную уборку: мыла, драила, переставляла мебель, разбирала залежи вечно оставляемых на потом вещей. Повыбрасывала под горячую руку старые любимые какие-то безделушки, вещи, которые обычно берут в руки, вздыхают над ними, улыбаются, вспоминая что-то связанное с ними, и убирают.

Но как бы она ни загружала себя — ни черта не помогало! На работе еще куда ни шло, там о другом думать приходилось, а вот домашние хлопоты не только не отвлекали, а наоборот — под механичность дел мысли гуляли себе в голове спокойненько, не обращая внимания на все ее окрики.

Сегодня было воскресенье, и Саша, не обращая внимания на стенания и уговоры домработницы прекратить заниматься такими глупостями, отдраив за прошлые выходные всю квартиру, приступила к самому сложному и нелюбимому — вычищению кухни. Вот на черта она сама это делала? Ей казалось, что так она сбежит от воспоминаний и дум навязчивых. Ага!

Стоило только приступить — и все тягостные мысли тут как тут оказались. Парадокс какой-то! И зачем, спрашивается, домработницу отпустила?

Ну почему, почему он так испугался?

И ответила тут же — да ничего он не испугался! Гуров вообще ни черта не боится! Все просто — что мог, он тебе предложил, ничего сверху он дать не может! Ну не любит он тебя, что ж тут поделаешь!

Не любишь — и хрен с тобой!

И все правильно!

И не нужны ей никакие романы с ним! Ему что, он бы снисходительно звонил, когда ему удобно и секса захотелось, и держал бы ее на расстоянии, и принимал бы с той же снисходительностью ее любовь! А она бы всю себя внутри переломала! И что потом?! Когда он решил бы, что хватит и ему перестало быть интересно? Или другую поинтересней встретил?