Плохая мать (СИ) - Жнец Анна

— Всем привет!

К нам присоединяется Саша Литвин. Без жены.

Мы с Дашей удивлённо переглядываемся. Оборачиваемся — ищем Марину глазами среди танцующих. Может, отстала? Задержалась в гардеробе? Зашла в уборную?

— А где жена? — спрашивает Олег.

Марину я люблю: ей сорок, и она толще меня на размер.

Боже, как стыдно  за свои мысли! Как мерзко, как противно осознавать себя такой — закомплексованной, приученной сравнивать себя с другими женщинами. 

«Сегодня видел Ленку из статистики. Она так похудела. А ведь недавно родила третьего».

Саша плюхается на диван и сразу тянется к бутылке.

— Детей не с кем оставить. Тёща в последний момент соскочила. Дела у неё. Да просто с внуками сидеть неохота. 

Теперь я переглядываюсь уже с Олегом. Тот момент, когда понимаешь, почему не разводишься: для мужа ситуация тоже дикая. Бросить жену с детьми и отправиться в ресторан праздновать день влюбленных с друзьями...

Даша неодобрительно поджимает губы.

— Красавчик, — смеётся Вишневский, и получает от жены заслуженный подзатыльник.

Олег сдержанно улыбается. 

Если бы не муж, не его давящее присутствие, я бы высказалась — о, какой возмущённой тирадой разразилась бы! В некоторых случаях тактичность — не про меня. Но времена правды-матки прошли. Настала эра прикушенных языков и боязливой осмотрительности. 

Но я знаю, что, когда мы останемся вдвоём, Олег разделит моё негодование.

«У твоего мужа есть и хорошие стороны».

— Ну что, за любовь? — предлагает Дима, и Даша, улыбаясь, поправляет юбку. — За самых красивых девушек на свете. Желаю им ценить своих мужей.

Чокаемся, принимаемся за салаты. Мужчины пьют. После третьего тоста Саша отправляется к соседнему столику — приглашает на медленный танец блондинку в синем брючном костюме. 

— Вот козёл, — шепчет Даша чуть слышно.

Олег навеселе. Редко я вижу его пьяным настолько, но на наших отношениях это сказывается наилучшим образом. Глаза Олега блестят. Взгляд расфокусирован. Алкоголь на голодный желудок сделал своё чёрное дело. Непривычно раскрепощённый, муж тянет меня танцевать. Подхватывает на руки, кружит, пьяно улыбаясь. И уже неважно, сколько я вешу и что красный цвет не самый его любимый.

— Хорошо выглядишь.

Было время, когда комплименты сыпались как из рога изобилия и простое «люблю, красивая» не впечатляло. Хотелось сказать: «Надоело. Придумай что-нибудь оригинальное». Прошло десять лет — и те же слова наполняют восторгом, заставляют трепетать. 

Я смеюсь, пьяная, кокетливая. Вместе с Олегом изображаю танец Джона Траволты и Умы Турман из «Криминального чтива». Со стороны это, наверное, выглядит нелепо, но бутылка виски — отличное средство от комплексов. 

Рядом Даша под музыку вяло переставляет ноги. На лице — явная обида: Дима за столиком переписывается по телефону. Саша у барной стойки клеит сразу двух незнакомок. Я смотрю на его розовую лысину в обрамлении редких волос, вспоминаю оставшуюся дома с детьми Марину, и меня наполняет  чувство превосходства: мой муж лучше. Этим вечером и Даша, и Марина могут мне завидовать. Вишневский не пригласил жену ни на один медленный танец, а Саша… 

Боже упаси, связать жизнь с таким человеком.

Я счастлива.

Олег наклоняется и затягивает меня в поцелуй. 

лава 9

Весь день я чувствую, как растёт напряжение. Олег ходит угрюмый, не отвечает на вопросы, не смотрит в мою сторону. Движения подчёркнуто резкие: вовремя не уйдёшь с дороги — заденет плечом. Не больно и словно ненарочно. Подумаешь! Спешит человек досмотреть сериал. 

— Можно с тобой?

— Иди сиди в своих рассказиках.

Нервы на пределе. Над головой сгущаются тучи, и в горле скребёт нарастающее волнение. 

Я знаю, в чём моя сегодняшняя ошибка: проснулась на час позже мужа, потом сорок минут пряталась с телефоном по углам. Меня настигло то самое упоительное  состояние, знакомое всякому автору, — состояние, когда пальцы, набирающие текст на виртуальной клавиатуре, не успевают за скоростью мыслей и фразы рождаются в голове легко, без малейшего усилия. 

Гасить вдохновение мучительно, но я это делаю и, виноватая, выхожу к завтраку. Поздно. Олег с раздражением на лице складывает тарелки в посудомоечную машину, а Ваня доедает последний кусок омлета. В воздухе витает ощущение надвигающегося скандала. 

Любым способом я пытаюсь разрядить обстановку, избежать катастрофы. В гостиной пристраиваюсь на диване рядом с Олегом и обнимаю за окаменевшие плечи, прошу прощения сама не знаю, за что. Телефон на тумбочке. Смотри: я его не трогаю, мои время и внимание в твоём распоряжении. 

Пожалуйста, хватит дуться! Невыносимо жить с ощущением, будто ходишь по краю вулкана, собирающегося рвануть.

Час за часом я жду, когда грянет взрыв. Чувствую себя на проклятой пороховой бочке. Олег по-прежнему либо рявкает, либо невнятно бурчит себе под нос. Но, вернувшись из магазина, разражается недовольной тирадой.

— Эта колбаса для всех. Слышишь? Для всех, а не только для тебя.

Сервелат он заворачивает в пергаментную бумагу с видом, будто отвоевал его у дракона, а не купил в мясной лавке за углом. Я наблюдаю за его действиями, пытаясь понять, в чём опять провинилась?

 — Знаю я тебя, — продолжает Олег. — Всё сожрёшь, другим не оставишь.

От обиды и возмущения у меня заканчиваются слова. Он считает, будто я способна прикончить 300 граммов колбасы в одиночку?

— Хочешь сказать, что я вас с Ваней объедаю?

— Да. Именно так.

— Объедаю?

Качаю головой — не могу поверить, что он это сказал. Какого чёрта? Какого чёрта? Я заработала себе на еду! Или у нас в стране дефицит и в магазинах пустые полки? 

Спорить бессмысленно. Внутри грызёт пустота. К его долбанной колбасе я даже не притронусь, пусть подавится. Следую маминому совету — стараюсь не обращать внимания. Разворачиваюсь и иду в детскую — делать с Ваней упражнения к школе.

Полчаса я терпеливо сижу рядом с сыном на табуретке и наблюдаю за неловкими попытками обводить пунктирные буквы. Стоит отвлечься, и Ваня начинает психовать. Его слова в точности повторяют отцовские.

— Мама не смотрит! — визжит сын, швыряя на стол карандаш. — Опять сидит в своём телефоне! Всё расскажу папе!

В свои неполные семь паршивец уже имеет надо мной власть. Испуганная, я обещаю ему деньги, сладости, подарки, лишь бы тот не ябедничал отцу. Плюшевый медведь на кровати и тот пользуется большим авторитетом.

Я боюсь прикрикнуть на сына чуть громче, наказать чуть строже, ибо в конечном счёте сама окажусь виноватой — придёт «добрый полицейский» и в который раз подтвердит: маму можно ни во что не ставить.

Ваня забирает обещанный рубль и возвращается к ненавистным прописям, следя краем глаза, чтобы я не отвлекалась. Ещё один тюремщик растёт.   Если сын не уважает меня сейчас, то что будет дальше? Скоро придётся прятаться по углам не только от мужа, но и от собственного ребёнка.

— Смотри, надо писать ровнее. Не выходя за линию. Вот так.

От усердия Ваня высовывает кончик языка.  Детская ручка дрожит. Буквы выходят неаккуратные — слишком жирные, слишком кривые. До школы полгода, и я не понимаю, к чему эта гонка: чей ребенок научится читать и писать быстрее? Похвастаться друзьям? Потешить самолюбие?

У Вани не получается. Карандаш летит в другой конец комнаты, а сам ребёнок — к Олегу в гостиную. 

Коридор оглушают истеричные вопли:

— Не получается! С мамой делать уроки плохо! Она не смотрит! Не смотрит! Из-за неё я сделал в тетради дырку!

Напряжение становится запредельным. Все против меня. Все. Даже собственный ребёнок. В этой семье я бесправнее рабыни. И не знаю, как это изменить. Разве что раздолбать к дьяволу всю квартиру и уйти, хлопнув дверью. Может быть, действительно что-то разбить? Взять с полки  металлическую машинку и швырнуть в окно. Или лучше — Олегу в голову.

— Ты даже уроки с ребёнком не в состоянии сделать! — гремит Олег, и я слышу приближающиеся шаги — сердитый топот. — Ни на секунду не оторвёшься от своего телефона. Даже интересно, что ты там делаешь? С кем общаешься?