Претендент (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

Элис даже пришлось один раз его отловить и попросить прекратить пытать Мэри гиперопёкой.

— Плакать на свадьбе — это нормально. Так всегда бывает. Ты не при чём.

— Тебе-то откуда знать? — гаркнул счастливый жених, и Элис мгновенно осеклась.

В общем-то, он прав. Откуда ей знать?

В следующую секунду она была прижата к широкой груди, обтянутой смокингом.

— Прости, Элли. Сам не ведаю, что говорю, — повинился Мэтт.

Она проглотила извинения так же быстро, как и объятия.

— Не переживай, пожалуйста. Мэри тебя любит. Может даже сильнее, чем заслуживаешь. И слёзы эти — от любви. Её просто очень много, и сейчас она находит выход именно так.

— У меня сердце кровью обливается от её красных глаз.

— Знаешь, это всяко лучше, чем на свадьбе моего дальнего кузена Олли. Его невеста из-за избытка чувств постоянно хихикала. Каждую минуту. Она и так была с придурью, но эти её смешки! Цирк уродцев. Хорошо, что они через год развелись.

Мэтт громко засмеялся. Кажется, впервые за вечер.

На них стали оборачиваться. Элис постаралась поймать взгляд каждого и улыбнуться. И каждый улыбался ей в ответ.

В отношении шафера жениха это не срабатывало. Который раз за вечер.

Он казался ей смутно знакомым, но где и когда она видела этого высокого рыжеватого мужчину, Элис вспомнить не могла. Что-то было на самом краю памяти, какой-то нюанс, за который она пыталась уцепиться, всякий раз безрезультатно.

Пристальное внимание того, кого ей представили как Николаса, беспокоило. Особенно отчётливо она чувствовала его, когда произносила свой обязательный тост.

— Говорят, любовь живёт три года. Вы давно преодолели эту преграду. И всё же, мне удивительно понимать, что для вас всё только начинается. Знаю, что на этот раз всё получится, и всё же я чувствую необходимость это сказать: Мэри, если что, диван в моей квартире полностью в твоём распоряжении. В твоём, Мэтт, тоже, но вдвоём вы там не поместитесь.

Последние слова вызвали смех, но лицо шафера оставалось совершенно серьёзным.

Элис решила не забивать себе голову необычным поведением этого Николаса, и всё же было удивительно, почему для главного свидетеля Мэтт выбрал этого странного мужчину. Лучше бы пригласил красавчика Тейлора или Криса — мужа этой чудной Тэмзин, которая стала не только подругой Мэри, но и её. По крайней мере, эти парни присутствовали на каждой репетиции, и всегда ответственно подходили к выполнению своих обязанностей. А этот…

Надин рассказывала, что Николас превратил последний генеральный прогон в фарс. Шутил, всех подкалывал, доводил Мэри до икоты от смеха своими комментариями и ими же — Мэтта до белого каления. Элис даже пожалела, что не пришла во вторник.

Но этот парень, довольно мило улыбавшийся им с Тэмзин и Надин во время венчания, почему-то взъелся на неё после.

Странно. Очень странно.

— Мэтт сказал, что завтра мы поедем кататься на лодке.

— Ну, если Мэтт сказал, значит, поедем.

— А Фрэнни не умеет плавать.

— В таком случае, ей лучше надеть спасательный жилет.

— А мне не надо его надевать. Я плаваю хорошо.

— Всем придётся его надеть. Таковы правила, дорогой.

— И Мэтту?

— И Мэтту.

— Мэтт сказал, что в церкви я был молодец.

— Ты и правда был молодец. Я очень тобой гордилась. Знаешь, когда я однажды подносила кольца, то у меня та-ак дрожали руки!

Карие глазёнки сына с насмешкой уставились на мать.

— Ещё бы! Ты же девчонка. Отец Питер говорил, что это дело для настоящих парней.

— И ты справился, мой дорогой.

— Ты гордишься мной?

— Каждую минуту своей жизни.

Последний вопрос Лукаса и последовавший на него ответ — так завершалась почти каждая беседа Элис с сыном. Она гордилась своим мальчиком с самого рождения и любила так сильно, что иногда ей казалось, что до появления в её жизни этого маленького чуда она и не жила вовсе. Наверное, так чувствуют все матери, но у своей она интересоваться боялась. Потому что опасалась если не на словах, то в глазах увидеть, что она-то как раз поводов для гордости даёт мало.

Лукас убежал в белый шатёр, где был накрыт детский стол, и где маленьких гостей торжества развлекала весёлая команда аниматоров. Элис двинула к эстраде, где большинство гостей, в том числе и молодожёны, танцевали под джазовую обработку бессмертной «Я буду любить тебя всегда».

Высокая мужская фигура возникла на её пути так внезапно, что Элис едва не споткнулась.

— Ох, простите, — смущённо пробормотала она и, быстро взглянув в лицо Николаса, подобрала юбку, чтобы его обойти.

Неожиданно он схватил её за запястье, заставляя остановиться.

— Что вы?.. — начала было Элис, но Ник не дал ей договорить:

— Потанцуем, цветочек? Или мне лучше звать тебя Скарлетт?

Её звали Тара. Тара Маклендон. Шестнадцать лет, крашенная блондинка с зелёными глазами. Училась в классе с Тимоти, лучшим другом Николаса и по совместительству соседом.

Тиму было не западло дружить с малолеткой, тем более что, во-первых, ростом Ник был даже выше, а, во-вторых, в том, что касалось проказ, был гораздо изобретательнее, чем парни из их компании.

Богатый пригород Чикаго. Родители — университетская профессура. Ник, Тим, Дэнни и Йен — четверо лучших людей, представлявшие себя героями фильма Серджо Леоне. Ник была Лапшой, Тим — Максом, Йен — Косым, а Дэнни — Простаком (клички героев фильма «Однажды в Америке» — прим. автора). Помимо этого костяка, к их компании то и дело прибивалось пара-тройка других парней. Округу в страхе они не держали, но шороху наводили порядочного. Их родители дружили с ранней молодости, узы дружбы передались и детям.

Это было классное детство с ночёвками друг у друга, недельными туристическими походами, рыбалками, поездками за границу и традиционными воскресными барбекю. Взросление в эмоциональной свободе готовило всех к тому, что каждый их друзей станет неординарной личностью.

Они и стали. Гениальный математик, хирург, физик, программист. Родители вложили в них всё, что знали и чем владели сами. Младшие братья и сёстры росли по остаточному принципу. И то, что произошло с Лиамом, закономерный тому итог.

Но это случилось гораздо позже Тары и её прелестей, ставших для Николаса тем самым Гефсиманским садом.

Они встретились спустя пятнадцать лет и повторили то грехопадение в супружеской спальне Тары, пока её муж был в отъезде.

— Ты всегда знал, что делать, дорогой, — сказала она на прощание, хотя могла и не говорить: в своей исключительности Николас никогда не сомневался.

По имени каждую он не назовёт, но быстрым пререпихам в его жизни места почти не было, как и отношениям на одну ночь. Женщины его любили, и он тоже их любил, и почти никогда не занимался любовью пьяным. А уж незащищённым сексом с незнакомками и подавно.

В нём было, по крайней мере, пол пинты виски, а её киска такой сладкой в момент, когда она лежала к нему спиной, закинув ножку на подушку, которую он до этого подкладывал ей за спину, что Ник нарушил своё основное правило. Хорошо, что цветочек этого не заметил, а он позаботился о ней, выйдя в самый последний момент.

Он помнил её — своё горячее мексиканское приключение, бросившее его в момент самого грандиозного утреннего стояка в истории. Помнил, потому что своей пылкостью и отзывчивостью она оставила позади всех — даже замужнюю Тару.

Маленькая амазонка, выдоившая его до последней капли и выжегшая до пепла. Не невинное видение, а порочная дева, обратившая в свою веру и на долгое время отвратившая от других даров, что сами шли в руки, иногда и по нескольку за вечер.

В желании обрести спокойствие Ник улетел в Ирландию, впервые за три года взяв отпуск, но даже это не помогло. Он почти смирился с тем, что ему всё же придётся найти девушку, чтобы разогнать напущенный ею эмоциональный морок, но тут случилась трагедия с Лиамом.