Atlanta - Forbidden Sweetness (СИ)

– Я выхожу из игры, Кай, это будет… было, – уточняю, не находя причин бескомпромиссной убежденности, – последнее дело.

– Уверен, что сможешь?

Смотрю ему прямо в глаза, находя подтверждение собственным мыслям.

Это не угроза, не предупреждение. Сомнение, имеющее под собой весомые причины. Кай болен той же болезнью, поражен вирусом адреналина, струящейся по венам зависимостью острых ощущений. Привык находиться над миром, упиваясь собственной беспринципностью. Разделяю его эмоции. Жажду как ничто другое утопить сомнения в любимом деле. Смешать удовольствие.

Грубый реализм рушит очарование мыслей. Смешав белое и черное, непременно получишь грязный серый оттенок, не приносящей и сотой доли того кайфа, что дает одна из граней. Вынужден делать выбор. Уже сделал и не вижу смысла зря травить свои инстинкты, раздразнивать бессмысленными вопросами, отдаваясь глупым мыслям о возможном будущем, сделай я иной выбор.

Не привык отступать от намеченных целей. Готов лишить себя одной слабости, заменив ее другой.

– Друга ты не теряешь, – говорит спустя минуты молчания.

Киваю без слов. Они лишние сейчас. Оба понимаем, если уйду, как раньше не будет. Радушно раскрытые двери закрытого мира захлопнуться перед самым носом, сводками новостей напоминая о прошлом.

Уверено отворачиваюсь. Не сбиваюсь с шага, целенаправленно двигаясь к автомобилю.

– Я вернусь, – все же бросаю бессмысленные слова, куда тише добавляя: – Возможно.

– Не вернешься, – качает головой Кай с кривой усмешкой. – Ты никогда не возвращаешься, если решаешь уйти.

Не сдерживаю смешок от подобной наблюдательности. Показываю средний палец его убежденному тону и все же сажусь в машину, отрезая очередной этап жизни.

Дорожка перед домом кажется мрачной. Паркуюсь, все больше ощущая непонятное давление. Пиковый момент.

– Я дома, – кричу с порога, морщась от всхлипов матери, доносящихся со стороны кухни.

Не терплю слабость. Не переношу слезы. Презираю тех, кто умело ими манипулирует. Теа не в счет – вечное исключение из собственных принципов.

– Эйден, – кивает отец, появляясь в прихожей.

Складка между бровями не обещает хороших новостей. Молчу, позволяя ему начать первым. Молчание не мирное. Гнетет. Давит на плечи. Смотрим настороженно, просчитывая реакции друг друга. Он напряжен, что-то ищет во мне, то, чего не заметил прежде.

– Теперь, когда ты просканировал меня взглядом, может объяснишь причину паники? – разрываю относительную тишину, лениво облокотившись о косяк.

Отец вздрагивает, как от пощечины. Морщится, растирая лицо ладонями. Смотрит устало.

– Может, ты мне кое-то объяснишь?

– Может и объясню, – киваю, не опуская взгляда.

Убеждаюсь в отсутствии здесь Теи, но пока не готов уйти. Странные намеки интригуют. Пробуждают интерес к причине ссоры.

– Ты с ней спал?

Не сразу понимаю вопрос. Поднимаю удивленно бровь. Так вот оно что. Узнали. Не чувствую и капли разочарования. Ни намека вины. Лишь удовлетворение от обнаруженной правды.

– Теа поэтому убежала? – паника медленно отступает. Не вижу ничего страшного в том, что родители могли спросить ее об этом. Понятна истерика матери, требование отца. Раздражает лишь то, что не спросили с меня. – Что ж вы меня-то не дождались?

– Эйден, – сдавлено вздыхает папа, качая головой. Замолкает, подбирая слова, а затем словно отпускает себя, выливая на голову истинную причину побега.

С каждым словом завожусь все больше. Чувствую, как холодеет все внутри от накатывающего бешенства. Срываюсь с места, отталкивая отца.

– Ты, – рык вместо голоса. Ни толики жалости к перепуганной женщине. – Ты, мать твою.

Хватаю за плечо, не контролируя собственную силу. Сжимаю до хруста.

– Эйден, – шепчет мама, стараясь вывернуться из захвата.

Ей помогает отец. Резким рывком оттаскивает, преграждая доступ.

– Это твоя мать! – срывается он на крик. – Ты что себе позволяешь, сопляк?

Сжимаю кулаки, стараясь погасить жажду проехаться по физиономии. Не могу сказать с уверенностью, кого из них ненавижу больше.

– Что я себе позволяю? – не сдерживаю эмоций, срываясь на ответный крик. – Это вы что себе позволяете?! Нашли, кому предъявить претензии! Девочке, не сделавшей вам нихера плохого! Твою мать, – отступаю, сжав зубы. – Не дай бог с ней что-нибудь случится.

Вылетаю из дома, в очередной раз расставив приоритеты. Разговор не окончен. Мне нужна полная картина. Должен увидеть Тею. Оценить ситуацию.

В голове крутится лихорадочный вихрь мыслей, среди которых вспышкой мелькает главная.

Кажется, я знаю, где она может быть.

Ожидания оправдываются, стоит оказаться на утесе. Издалека замечаю ее фигуру, словно уменьшившуюся под давлением обиды. Испытываю облегчение.

Злость не проходит, клокочет внутри, не позволяя успокоиться. Не намерен искать оправдание родителям. Задумываться о прощении. Это не ко мне. Слишком злопамятен, чтоб спустя время участвовать в сопливом воссоединении семьи на руинах лживого детства, иллюзии о котором разрушила неприглядная правда.

Никогда не стремился к добродетели. Глупые мелодрамы не то, что желаю видеть в собственной реальности.

Замедляю стремительный шаг, стоит оказаться ближе. Неестественное спокойствие Теи удивляет. На какое-то мгновение успеваю поверить в ее силу, испытать гордость прежде, чем пустой взгляд рушит заблуждения, заставляя сжимать зубы от злости.

Сидит на краю утеса, бесцельно следя за волнами неспокойного океана. Смотрит в мою сторону всего мгновение, отворачиваясь вновь. Показывает осведомленность о моем присутствии, выполняет минимальные действия, намереваясь снова погрузиться в пучину жалости к себе. Читаю это в каждом жесте. Улавливаю исходящее отчаяние, которое вместо сочувствия вызывает тихую ярость.

Усилием воли сдерживаю ее, опускаясь рядом. Минуты тишины тянутся невыносимо медленно. Стараюсь пробудить в себе сочувствие, но его нет. Отсутствует даже его легкая тень под бушующей во мне агрессией. Злость на родителей перемешивается с возмущением от ее позиции.

Ее замороженность действует на нервы. Бешусь от гребанной слабохарактерности Теи, чертовой наивности, неспособности дать отпор.

Ненавижу, когда опускают руки, не делая малейшего шага в борьбе за собственную правду. Согласен сделать Тее скидку на гадливость ситуации, однако не готов позволить топиться в жалости к себе.

Глубоко вздыхаю, внешне не выдавая внутреннего конфликта. Сам протянул ей розовые очки однажды, помог одеть, создавая тот мир, что нужен был мне. Предел лицемерия теперь требовать от нее то, чему не позволил развиться, опасаясь ненужного отпора в решающий момент.