Алина Знаменская - Голубка

А Подольские едва поспевали за своей дочерью.

— Лерочка, дочка, тебе нельзя волноваться! — напоминала Татьяна Ивановна, семеня сзади. Но Калерия молча вошла в дом, подождала, пока родители войдут за ней следом, и попросила отца ненадолго оставить их с матерью одних. Петр Дмитриевич вышел на кухню.

— Лерочка, что врачи говорят насчет твоей беременности? — начала Татьяна Ивановна, но дочь остановила.

— Насчет моей беременности поговорим потом, мама. Сейчас я хочу поговорить о другом.

Татьяна Ивановна похолодела.

— О чем же, Лерочка?

— Скажи мне честно, мама. Тогда, в Курске, моя дочь не умерла? Она жива?

Калерия не сводила глаз с матери. Татьяна Ивановна вновь оказалась под прицелом ее глаз, как тогда, много лет назад, в родильном доме, в Курске.

— А откуда ты…

— Значит, это правда!

Калерия опустилась на диван, глядя сквозь мать чужими глазами. Татьяна Ивановна стала хватать ртом воздух, руки ее словно пытались уцепиться за что-то.

— Мы не знаем, Лерочка. Никто не знает теперь… Может быть, и умерла. Она была такая слабенькая… Документов не сохранилось, я искала, ты не думай, я потом искала! И отец искал! Лера! Не смотри на меня так!

Дочь молчала, а Татьяна Ивановна горела на медленном огне. Все ее слова разбивались о ледяную стену молчания.

— Ну пойми меня, я хотела как лучше! Какая ты была мать? А позор-то какой был бы… Ты вспомни, время-то какое было. Это я потом поняла, что можно было иначе поступить, а тогда я думала, что все правильно, что так и надо… Лера, ну прости меня, я же не ради себя, я для вас с папой старалась! Чтобы у тебя семья нормальная, образование… Чтобы отца не стыдили на работе, что у него дочь в девчонках родила… Что-то я не то говорю, дочка… Ну, Лерочка, ну не казни меня, я сама себя казню! Скажи что-нибудь!

— Как ты могла, мама? Как ты могла?! Ты… ты…

— Лера! — закричала Татьяна Ивановна, видя, что дочь бледнеет на глазах. — Петя! Петя, скорее!

Петр Дмитриевич влетел в комнату и подбежал к дочери. Она обмякла в его руках, уткнулась в китель.

— Ну, ну, детка, успокойся. Прошлого не вернешь. Мать сама вся извелась, знает, что виновата. Может, ее уж и в живых-то нет, дочки твоей. Зато вот ребеночек будет, о нем думать надо.

— Она жива, папа.

— Ну, жива, жива. Ладно. Может, у хороших людей живет. А ты лучше…

— Она жива папа, и ты с ней только что познакомился.

Генерал замер, а Татьяна Ивановна прикрыла рот рукой.

— Что ты сказала, дочка?

Калерия освободилась из объятий отца, поднялась.

— А то. Вы только что познакомились с моей дочерью и вашей внучкой Ириной. Как она вам?

— Лера, что ты говоришь? — насупился генерал. — Мать-то пожалей. Извелась вся.

— Пожалеть? — быстро развернулась Калерия. — Я пожалеть должна? А меня кто пожалел? Мою крошку кто пожалел восемнадцать лет назад? А если бы я случайно… Если бы жизнь сама меня с ней не свела, я бы так и не узнала никогда!

— Но почему ты уверена, что это именно она? — допытывался генерал.

— Она похожа, Петя! — вставила Татьяна Ивановна. — На меня молодую похожа, ты не обратил внимания?

— Да молчи ты, Таня!

— Папа, это моя дочь! — горячо воскликнула Калерия, не желая слушать возражений. Она была как натянутая струна. — Но что я скажу ей в свое оправдание? Захочет ли она теперь видеть меня? Зная, что все эти годы у нее могли быть мать, любящая семья, дом… Простит ли она?!

…Когда они пришли, близнецы только заканчивали обедать и сидели за столом с перепачканными мордашками.

— Ну, солдаты, налетай на подарки! — скомандовал генерал и установил на полу большую коробку. В коробке находилось то, что удалось найти в местном военторге, — большой синий грузовик, красная пожарная машина, танк и пароход. Там же, поверх боевой техники, громоздилось несколько резиновых мячиков и мишек. Близнецы кинулись к игрушкам.

Калерия протянула хозяйке сумку:

— Вот здесь кое-что к чаю.

Ирина радостно засуетилась, не замечая некоторого напряжения среди своих гостей. У нее гости! Все как она хотела!

— Я так счастлива, что вы пришли! — щебетала она, подливая чай своим гостям. — Я, когда в детском доме жила, всегда мечтала, что вот я вырасту и у меня будет свой дом и круглый стол со скатертью. И гости будут приходить. И вот — сбылось!

— У тебя красивая скатерть, — похвалила Татьяна Петровна. — А кто ее вышивал?

— Я вышивала, — охотно пояснила Ирина. — Сама. У меня всегда было такое представление, что в хорошем доме кругом должны быть вышивки.

— Откуда же такой вывод? — поинтересовался генерал. — Вот моя супруга, например, всю квартиру обвязала. Салфетки, салфеточки…

Девушка помолчала, решая в уме, можно ли быть достаточно откровенной с этими людьми. Но ведь они родители Калерии Петровны!

— В моих вещах, в Доме ребенка, сохранились вышивки. Нянечка рассказывала мне, что все мое было вышито — и пеленки, и чепчики — все. Нянечка называла меня королевной. Вот я и решила, что обязательно научусь вышивать и тоже все вышью своим детям. Раз моя мама вышивала, то и я тоже буду.

— Ира, покажи нам платочки. Те, что я у тебя видела, — попросила Калерия.

Татьяна Петровна в волнении теребила край скатерти.

Ирина принесла платочки.

Только теперь до нее докатилось то напряжение, что царило за столом.

Генерал ничего особенного в старых вышивках не увидел, но все же с тревогой следил за дочерью и женой, которые склонились над этими платочками.

— Мне сказали, что их вышивала моя мать.

Татьяна Ивановна прерывисто вздохнула и остановила свой взгляд на Ирине.

— Это я вышивала, — тихо возразила Калерия.

Ирина непонимающе смотрела на нее.

— Это я вышивала в Семеновке, под Курском, когда ждала своего ребенка.

— Но почему же тогда… — начала Ирина, но осеклась. Уставилась на Калерию в немом оцепенении.

Та, в свою очередь, не спускала глаз с нее. Генерал переводил взгляд с одной женщины на другую.

— Ты в Курске родилась? — спросил он.

Ирина механически кивнула. Было видно, что она не в состоянии произнести хоть слово.

Она отошла от стола и постояла над детьми. Все остальные с тревогой наблюдали за ней.

Татьяна Ивановна плакала, не вытирая слез.

Ирина молча вышла из комнаты и скрылась на кухне.

— Ну что же вы теперь молчите? — прошептала Калерия в отчаянии. — Сделайте же что-нибудь!

— Лера, девочке нужно время, — начал отец.

— Она не простит, не простит, — твердила Татьяна Ивановна.

Калерия подошла к закрытой двери кухни.