Галина Врублевская - Женское начало

– Олег, не надо мне душу бередить! Да и толку не много – передо мною виниться, схожу я лучше за батюшкой? Еще раз спрашиваю: позвать его?

Олег вновь суетливо стал теребить надетый поверх рубахи нательный крест, хотел что-то сказать и… испустил дух.

Обыкновенно зима упорствует, подпускает под занавес морозца, чтобы не уступать места красавице-весне. «Не даром злится»? – как заметил русский классик. Но в этом году злиться было некому – северная весна, как птица с перебитым крылом, перезимовала в родных краях. Оттого и лето вылупилось раньше времени – полуденное солнце прогревало воздух, побивая рекорды мартовских температур – и сразу стали лишними куртки и плащи. А чуть позже, в апреле, мысли горожан обратились к отпускам и дачам.

Особняк в Комарово юридически уже значился на Павле, как на опекуне младшего Котова, но право распоряжаться им он оставил за Катериной, матерью ребенка. Катерина, в свою очередь, пригласила к себе на все лето Яну с близнецами. У Яны оставался месяц, чтобы перед отъездом сделать детям нужные прививки и еще раз показать их специалистам.

Сама Катерина продолжала лечиться от алкогольной зависимости. Она уже прекратила заваривать себе чифир, бросила курить и готовилась сделать последний шаг – расстаться с рюмкой. Она с таким воодушевлением рассказывала о психотерапевтических сеансах и о докторе, что Яна заподозрила сердечное увлечение:

– Уж не влюбилась ли ты, Катюша? – как-то высказала она подозрение.

Радостный румянец выступил на бледном лице Катерины, она тихо сказала:

– От тебя ничего не скроешь. И знаешь, такое состояние никаким наркотиком не заменишь. У меня будто крылья выросли.

– Он отвечает тебе взаимностью?

– Я надеюсь, что его внимание вызвано не только профессиональным интересом. Но наверняка сказать пока не могу. Ах, если бы толькоты видела его!

– Катя, а нельзя ли мне и в самом деле его увидеть? Я давно хотела обратиться к психотерапевту в связи с провалом в памяти, но все как-то не решалась.

– Я запишу тебя на прием.

В один из ближайших дней Яна, оставив детей с Мартой, поехала к психотерапевту. Он, действительно, оказался интересным мужчиной лет сорока пяти: пышная темная шевелюра, аккуратная бородка, проницательный взгляд – классический «доктор Фрейд». В такого можно влюбиться! Яна тоже прониклась к доктору доверием и без утайки рассказала ему свою историю, призналась, что несколько месяцев начисто выпали из ее памяти. «Доктор Фрейд» успокоил ее, сказал, что случаи ретроградной амнезии, к которой он отнес ее заболевание, не редки и что надежда на восстановление памяти всегда есть. Они стали проводить сеансы дважды в неделю.

От сеанса к сеансу Яна чувствовала себя все увереннее. Уходили детские страхи, рассыпались мучившие ее комплексы девочки, выросшей без родителей. А под гипнозом она сумела вспомнить и главные события минувшего года. Теперь Яна знала, что Павел не был в ее жизни случайным человеком, что с Евгением она порвала еще прошлой весной, и что первая встреча с отцом была для нее чуть ли не самым счастливым событием жизни. Вспоминались факты, но еще не ожили эмоции, вызванные воспоминаниями под гипнозом. Не смотря на это, Яна решилась сделать шаг навстречу Павлу, надеялась, что возобновление отношений поможет оживить чувства. Несколько раз позвонила ему, пригласила в гости, но Павел, недавно отвергнутый ею, вежливо отказался, да и времени у него на светские визиты не было.

Еще вчера Павел Ватагин был конюхом, отвечающим только за порядок в конюшне, а ныне на него обрушился рой дел, связанных с принятием наследства Котова. С помощью юристов Павел оформлял продажу сети магазинов, переводил деньги в швейцарские банки на имя младшего Котова, утрясал дела с участком в Комарово. В эти же месяцы Павел и пан Станислав продолжали обсуждать план по разведению породистых лошадей. Три случайно приобретенных Котовым лошади годились для верховой езды, но конезавод требовал иного подхода. Людный поселок Комарово мало подходил для нового строительства. Требовалось подыскать место где-нибудь в тихом селении под Питером, где были бы поля для выпаса коней, речка, а затем уже одолеть волокиту с оформлением документов на аренду земли и ведение бизнеса – всего этого за один день не сделаешь.

Пан Станислав пока помогал лишь советами, поскольку еще не получил вид на жительство в России, хотя здесь у него теперь были и дочь, и внуки. Появилась у польско-американского эмигранта и любимая женщина – они с Мартой решили связать свои судьбы. Она же стала его помощницей, взяв на себя всякого рода бумажную канитель.

К Павлу, обремененному в эти дни собственными заботами, обратилась за помощью и бывшая жена. Наталья Степановна написала из колонии, что в ближайшее время освобождается по амнистии и рассчитывает вернуться в Питер на исходе лета. Что приедет она не одна, а со своим новым мужем, майором в отставке Федором. Однако он поставил условие: жить они будут не в городе, а в тихой деревушке. За годы работы в тюрьмах и колониях майор устал от людей и жаждал покоя – деревенскую жизнь он романтизировал.

Федор вырос в детском доме, расположенном на окраине села. Порой с удовольствием вспоминал, как воспитанники и он вместе с ними лазили в огороды «куркулей», как взламывали погреба и умыкали оттуда большие бутыли с яблочным вином. А к концу службы, готовясь выйти в отставку, майор стал выстраивать планы, как бы обзавестись личным хозяйством: поставить дом, баньку. Однако за годы службы он так и не сумел подкопить денег – скромная зарплата разлетались на выпивки и случайных женщин. А и будь он бережливее – разорила бы инфляция. Однако и ему выпал счастливый шанс. Заключенная бухгалтерша призналась Федору, что купила до ареста приличный дом под Выборгом, и, записав его на свою тетку, спасла от конфискации.

В письме Наталья Степановна просила Павла съездить в названное место, проверить, в каком состоянии находится ее загородный дом, и, если надо, что-нибудь подправить к их приезду. Просьба не показалась Павлу затруднительной, поскольку у него теперь имелся мощный джип, перешедший к нему от Котова.

Павел добрался до поселка, когда солнце еще не вошло в зенит. Покружив по улицам когда-то финского селения – кое-где еще виднелись старые фундаменты – отыскал недостроенный дом, принадлежавший Наталье. Лишь одна сторона была заделана вагонкой, с трех других взгляду были открыты сероватые бревна с вылезающей из щелей паклей. Павел поговорил с теткой Натальи Степановны и ее мужем – они добросовестно охраняли постройку. Пожилые супруги, стоя перед Павлом, походили на двухцветье анютиных глазок: хозяйка была в желтой байковой пижаме с прилавков секонд-хенда, а супруг ее – в темно-фиолетовом спортивном костюме. Они доложили, что в доме все в порядке, хотя он и не достроен, но внутри тепло – можно жить и зимой. Беда, однако, нависла над участком. По документам Наталье принадлежало тридцать соток земли – тридцать соток отличного соснового леса. Старик в фиолетовом пожаловался, что некий делец, неформальный глава поселка, отхватил от Наташиной территории заметный кус. В той стороне, куда показывал рукой старик, было оголенное пространство, от обилия опилок и подсохшей хвои казавшееся бурым – глаз цеплялся лишь за торчащие на нем пеньки.