Послушная одноклассница (СИ) - Ви Ими

Я поддалась вперёд, почти уперевшись лбом в стекло. Что? Натюрморту Амир обязан нашему Марселю Павловичу?!

— Да-да, Мий. Наш высеченный из стали не сдержался и настругал пацана, который посмел тебя обидеть. Варя тоже офигела. Руслане Амирка конечно же ничего не рассказал, ну ты понимаешь.

Да-а, мы-то знаем, как Тузов умеет выборочно делиться правдой. Да там и Руслана может многое додумать сама, этому в принципе я тоже не удивлюсь. За сыновей стреляет в упор.

— Оль, не нужно подставлять Марселя Павловича, не рассказывай отцу, пожалуйста. — Я вспомнила про Ульяну, про давнишнюю подставу Вари, и испугалась.

— Он рассказал ещё кое-что. Тузов, чтобы его поменьше побили, решил сдать «заказчика» своего появления и твоей травли.

Понимаю, почему Оля не отвечает на мою просьбу.

Амир наговорил на неё Марселю Павловичу. Моему верному защитнику, который побольше многих знает, какой жестокой и беспощадной бывает Ольга.

— В этом весь он.

— Марсель ему не поверил. И Варя сказала, что я бы на такое никогда не пошла. — Поднимает руку и указательным пальцем упирается в стекло прямо около моего лба. — Они поверили в меня! Они, вечные твои защитнички, тайные твои заступники.

Стучит пальцем всё сильнее.

— Ты ведь не сдашь Марселя Павловича?

— Ты так ничего и не поняла. Не расслышала. — Вымученно ухмыляется.

— Я не привыкла с тобой откровенничать, уж простите! — В свою очередь фыркаю, будет она меня тут пристыжать. Вот ещё!

— Смотрю, ты не горишь желанием отсюда выбраться? — Насмешливо и иронично изгибает бровь, как может только она.

— А ты всё мне высказала? Во всём обвинила? Давай уж тут, сразу, чтобы потом опять в каком-нибудь туалете не встретиться. Или следующий ход будет от Тузова?

— Не знаю, я ему не служка и не дружка. Не нужно на меня всех собак спускать. Запястье — мой зехер. Но якобы твоё сообщение на меня вешать не надо. Если б ты меня знала, давно бы поняла, что я и к половине тузовского отношения не имею.

— Как же! — Не скрываю скептицизма.

Конечно, не имеет.

— Знаешь, Оля, у меня тоже семейка не сахар и жизнь не мёд, но я тебя никогда так не гнобила. Несоразмерно как-то за равнодушие так отрываться, не думаешь?

Сложно ей было, судьба жестокая. Всё понимаю, что многое сама я допустила тоже осознаю, но вот так взять и забыть, взять и отпустить… Одними метательными, наверное, не обойтись.

— Вы забыли про мой День рождения! — Выдавливает сквозь зубы.

— Ты выставила меня суицидницей! — В долгу не остаюсь, чувствую, как опять закипаю изнутри.

Похоже сейчас и этого чистого островка не останется, на столе у меня как раз затесались последние два шара с краской.

— Ты верила, что это я скинула бомбу в виде видео!

— Ты отдала видео Тузову, он скинул его всему классу!

— Ты сама доверилась Амиру и отдала ему оригинал!

— Но это ТЫ потом скинула ему видео! — Я перехожу на крик. Неужели она не понимает, какой маховик тогда запустила.

— Да я тогда не знала, что у вас произошло. Мне Витька сказал, что Амиру грозит серьезное наказание, а с послужным списком их отца тем более! Всё зависело от меня, я не могла не помочь!

— Помогла?! Довольна?!

— Конечно! Мне же по приколу четыре года жить с призраками!

— Что?

— Ты заметила, что твоя мама ожила только тогда, когда узнала о беременности? Ты вообще заметила, какой мрак у нас был все эти гребаных четыре года?! Кому я это сейчас кричала? Ты совсем меня не слышала?

— Не слышала! Я, если ты не заметила, кричала тебе в ответ!

— А вот в этом вся ты! В панцирь и отлично, и по сторонам смотреть не нужно!

— Да что ты знаешь о сторонах, на которые я смотрю?

— А ты о моих много знаешь?

Мы одновременно вскакиваем с пола. Снова летят снаряды, снова гремят все слои стекла. Снова кричим, ругаемся, обвиняем.

Сколько бы это продолжалось в этот раз, не знаю. К счастью, силы человека всё-таки небезграничны. Мы опять выдыхаемся. И на этот раз с чувством полнейшего освобождения — признания, что существует и другая правда, и другое мнение.

И они тоже могут быть правильными.

— Неужели! — Со звуком дверного замка появляется и полковник. — Пятый час пошёл.

Я его не вижу, он зашёл со стороны Оли. Живого места у стекла уже нет, цветастое, цветное. Запачканное обидами, зато выстоявшее. Кое-где даже ножи торчат, ага.

Отпирает дверь и спустя мгновение я уже стою около Ольги.

Она смотрит на меня, я на неё. И такое странное чувство, мне совсем не хочется её придушить. И плохого желать тоже не хочется.

— Слышимость здесь отличная, только не всегда друг друга слышно, да? — Прерывает наш зрительный контакт Мансур. — Да и видно не всегда.

— Да уж! Наглядно. Спасибо! — Отзывается Оля.

— Тогда пошли, посмотрите на пацанов.

И вот что-то в этой фразе так настораживает.

Это что-то становится понятным уже очень скоро. У обоих изрезаны руки, сбиты костяшки. Лица опухшие, с характерными ссадинами. Видимо, они тоже с пользой провели время.

Да-а, прежними уж точно не выйдет. Никто!

Амир

Я его ненавижу.

Его!

Не за женатого придурка, который повадился опекать мать, не за Мийку, которая ему в рот смотрит и собачонкой таскается (уверен был, не умеет так, а оно вон как; и прости кому-то сказать может, и успокоиться от одного взгляда, и о защищать при всех, а мне "отрезало" впихивать).

Ненавижу его самого. Всё есть. Все есть. Оставалось только сохранить, забрать своё.

Нет, дебила кусок, он лучше за Мийкой будет слоняться. Он же её ненавидел, самому значит издеваться можно было, а как я его же примером пошёл, так сразу в рыло.

И она ещё пресмыкается, дура! Стокгольмский синдром что ли. Давно ли такой диагноз?!

Помню, как пары ласковых не дождешься от неё, а теперь: «Я выбрала себя. Себя. Как и тогда, в прошлом. И не жалею!»

***, мысли путают.

Полковник ещё над душой стоит. Авангард его, оказывается. Надо же, этому Эндшпилю ещё и с дедом повезло! Знал бы раньше, послал бы при Петровиче, терять было нечего, у этого старшего Соло всё на мази. Заступничек хренов.

Ненавижу всех!!!

Мать уже была готова плюнуть на должность и снова расписаться с батей, нет же, этот со своим вниманием, заботой. Гнида! Усомниться заставил, отложить! Жизнь другую показал, мажор поганый. Отец такому неровня, такие, как барокамера, обеспечат кислородом и не жить без них потом.

Этот придурок должен был защищать сыночка, а не за меня впрягаться!

Где я просчитался? Почему после всего, что было предпринято, спровоцировано, подстроено, этот, как и прежде, ошивается вокруг матери?!

Ненавижу всех!

Лыбится с фотки, тварь.

Повесили мишенью, полковник похоже умный, хоть и вояка. Не поставил в спарринг с Дэнчиком, этого женатика повесил. Только из жалости походу, как там он сказал… «Мой внук слабаков может только убить». Точно, б**!

Не, тебя, вояка, я тоже ненавижу.

Метаю ножи один за другим. Во мне ярости сейчас, хоть отливай. Глаз, ушей, носа у этого паскуды уже нет, метко в цель.

Смотрю на такой же портрет у Дэна. Жесть! Он папаню ненавидит не меньше моего что ли?! Ни одного живого места, только он пулями прошивает. Машина, черт подери.

Витёк предупреждал, я чё-то недооценил. Как бы тоже не пальцем делан, но после пейнтика допёрло, что Соло тот ещё непобедимый Ахиллес. И главное — всё было рассчитано, нет, вылез, меткий!

Вопрос был готов, чесался уже на языке, и всё, полный просвист, пустил в разнос, как реально малька какого-то. Клуб отца, Авангард деда, золотая ложка в заднице. Всё, б**, есть. Всё!!!

Полковник видит, что совсем тяжко, не помогла его местная шарлатанская терапия. Придётся не жалеть, дедуля!

Только подумал, он позвал обоих к себе.

— Против меня будете. Нападать можно вместе, но на договоры, переговоры друг с другом запрет. Как почувствуете, так и атакуете. На подготовку тридцать секунд. Время пошло!