Ольга Карпович - Поцелуй осени

Взяв того же цвета сумочку, покрытую лаком — подарок Андрея, стоивший, наверное, целое состояние — Лика выбежала из дому. Миновала радушного, вечно улыбающегося консьержа и очутилась на Пятой авеню, как всегда оживленной в этот ранний час. Вот уже впереди показался зеленый шпиль «Гранд Астории», а значит, скоро ее охватит, убаюкает, бережно спрячет в своей разлапистой тени Центральный парк. Лика пересекла площадь, спустилась по каменной лестнице вниз, и сердце ее радостно забилось. Жить было чертовски здорово.

Хорошо было брести по аккуратно подстриженным аллеям, откусывая купленное тут же мороженое, и ловить на себе восхищенные взгляды прохожих. Осень уже раскрасила разными цветами кроны деревьев в Центральном парке. Багряные, золотые, зеленые деревья тихо шелестели ветвями на утреннем ветерке. По зеркальной глади пруда проплыла вереница изумрудноголовых уток, дробя и качая опрокинутое в воду небо. Кирпичного цвета кленовый лист слетел с ветки и, тихо кружась, опустился к ногам Лики. Она подняла его, сдула невидимые пылинки и воткнула в волосы.

Лика двинулась по знакомой аллее, спустилась на газон и уселась под могучим платаном. Они с Андреем, должно быть, и в самом деле неисправимые романтики, раз договорились встретиться после недельной разлуки именно здесь, где состоялось их историческое воссоединение. Он звонил час назад, сказал, что уже в Нью-Йорке, но вынужден сразу же заехать в офис к партнеру. Зато надеется быстро освободиться и позавтракать вместе с ней. И Лика еще раз порадовалась, что на сегодня у нее не было запланировано эфира.

— Встретимся в Центральном парке, — предложил он. — Я буду там, недалеко. В офисе Ясумото, японского коллеги, ты его помнишь.

— Хорошо, — согласилась она. — Буду ждать тебя под тем платаном, как верная и долготерпеливая жена.

— Жди меня, и я вернусь, — засмеялся он и добавил тихо: — Я ужасно соскучился.

От его низкого, чуть хрипловатого голоса у нее, как обычно, сбилось дыхание, и вдоль позвоночника побежали мурашки.

— Я тоже, — коротко ответила она, невольно испугавшись той власти, которую имел над ней один только голос этого человека. — До встречи.

— Лика, — попросил вдруг он. — Купи мне, пожалуйста, крендель. Умираю с голоду!

И вот теперь она ждала его под деревом, держа в руках завернутый в бумагу горячий, щедро посыпанный солью крендель, нетерпеливо поглядывая на часы, досадуя, что, не видев ее неделю, этот человек не может отменить свои невыносимо срочные дела и примчаться к ней. Закинув голову, она невольно залюбовалась утренним небом, таким высоким и чистым, насыщенно синим, как глаза ее мужа. Солнце подмигнуло ей с вышины, обещая невозможно счастливый день…

…Вдруг что-то изменилось. Не явно, не видимо. Как-то незаметно, исподволь, словно из самого бархатистого воздуха соткалось недоумение, и в пространстве повис тяжеленный знак вопроса. Как в далеком детстве, когда играли в смешную игру — замирали на счет «три», изображая разные фигуры. Лике почему-то вспомнилось это незамысловатое детское развлечение, краем глаза она отметила, что и прохожие, местные жители и туристы, беспрерывно щелкающие фотовспышками, вдруг замерли, обернувшись в сторону Даунтауна. Именно оттуда доносился отчетливо слышимый даже здесь гул турбин огромного трансатлантического лайнера. Словно нерадивый пилот, забывшись, спутал посадочную полосу с крышей одной из башен Всемирного торгового центра. Вспомнилось, как она, маленькая, спрашивала у деда Кости, почему самолеты не падают. И дедушка долго и дотошно объяснял про подъемную силу крыла, про турбины, про обтекаемую форму фюзеляжа… Но Лике все равно виделся иногда потерявший управление самолет, переворачивающийся в воздухе, как пушинка, и, наконец, падающий на землю и разбивающийся на тысячи острых серебряных осколков. Правда, дед Костя упрямо, раз за разом, повторял свои объяснения, и Лика в конце концов ему поверила и забыла свой детский страх.

И вот сейчас… До Лики донесся глухой грохот, взрыв, стон искореженного бетона и металла. Страшный удар, от которого, казалось, дрогнуло каждое дерево в парке, и множество спрятавшихся в тени птиц с возмущенным криком взвилось в воздух над Манхэттеном. И она поняла, что хромированный, переливающийся в лучах солнца «Боинг» потерпел крушение где-то рядом с Даунтауном. Показалось, или действительно на бесконечно ясном секунду назад небе закрутилась темная, страшная, засасывающая воронка?

Люди замерли в мгновенном оцепенении, остановились тысячи желтобоких такси. Потом снова прогремел глухой взрыв, звон осыпающегося на асфальт стекла, и оттуда, где возвышались башни Всемирного торгового центра, потянуло гарью. Сначала легким запахом горелой резины, вспыхнувшего керосина, затем повеяло плавящимся металлом.

Прохожие давно уже не стояли, прикованные к одному месту. Все они, вся толпа — женщины, клерки, дети, ухоженные старушки с Мэдисон-авеню с породистыми собачками на поводках, разносчики пиццы, все, весь Манхэттен бежал в сторону башен-близнецов. Движение на улицах парализовало, и лишь сирены несущихся к месту происшествия полицейских автомобилей и карет «Скорой помощи» оглашали город своим ревом. Множество людей, каждый с прижатым к уху мобильником, пытаясь дозвониться куда-то, неслись к метро. Но через несколько минут и оно было оцеплено, поезда ходить перестали.

Страшная, сумасшедшая паника охватила толпу, и Лика, бегущая вместе со всеми, не заметила даже, как надломился каблук ее туфли. На секунду остановившись, она скинула изуродованную обувь и двинулась дальше босиком. И как будто специально для того, чтобы подхлестнуть и без того обезумевшую толпу, оглушающий рев снова надвинулся на город, и снова земля задрожала от могучего удара.

Все вокруг заволок запах гари, пережженного топлива, темный дым застилал глаза, небо окрасилось в серый цвет, черное облако сажи накрыло нижний город, а затем и над всем Манхэттеном растянулась ядерная зима. Неожиданно повалил черный легкий снег. Лика поймала ладонью снежинку и поднесла ее к слезящимся глазам. Это оказался пепел, сыпавшийся с неба.

Она бежала и бежала, уже не задыхаясь, уже не чувствуя боли в стертых до крови ступнях, пока какой-то сердобольный таксист не приоткрыл перед ней дверь, буквально схватил за руку и втащил на переднее сиденье. И они помчались против всех правил по встречной полосе, мимо зданий маленькой Италии, Чайна-тауна, двигаясь вместе с толпой, молча, ни о чем не переговариваясь.

Прошло несколько минут, а может быть, часов. Лика не могла с уверенностью сказать, сколько длилась их гонка. Машина остановилась возле оцепления. Пожарные в касках, полицейские, ревущие автомобили. Крики, стоны, глухие стенания, мольба тысяч людей пронизывали раскаленный, наполненный запахом гари от пылавшего топлива и хлопьями сажи, воздух. Множество пожарных машин съезжалось к еще не обрушившимся, высящимся над городом, как гигантские факелы, башням-близнецам. Они стояли почти ровно, только огромные, зияющие дыры, объятые пламенем, смотрелись странно, словно элемент какой-то декорации, созданной рукой безумного бутафора. Огромная толпа, все ширившаяся вокруг места катастрофы, ревела, гудела, стонала, став на это время единым изнывающим от невыносимой боли организмом. Спасатели и полицейские выводили из башен тех счастливчиков, которым удалось выжить и спуститься вниз после взрывов.