Мария Барыкова - Тайна семейного архива

Молодая женщина на секунду замешкалась и, не отпуская плеч девочки, обернулась назад – так, словно сделать это ее вынуждало не собственное желание, а чужая могучая воля. Летчик отклонился чуть влево, чтобы дать своей спутнице увидеть пустое поле, на котором вдали виднелась пара русских «ТУ». Эти люди были последними пассажирами, и потому стюардесса, милостиво поглядывая на высокого коллегу, спокойно ждала.

– Видишь, Ольюшка, поле, небо, родина, Россия, – на ломаном русском произнесла женщина. – Не забудь. Мы обе не забудем. – На последней фразе ее голос все-таки дрогнул.

Девочка растерянно заморгала белесыми короткими ресницами, и плоское лицо ее искривила болезненная гримаса.

– Не надо, Крис, – мягким, но не терпящим возражений тоном остановил ее военный, – прощание должно быть светлым. – Осторожно взяв женщину под локоть, он высоко поднял руку и приветственно махнул ею в звенящем сентябрьском воздухе, будто кто-то мог увидеть этот прощальный жест в приземистом здании старенького аэропорта. – До свиданья, Россия, впереди – открытие Германии! – по-американски бодро улыбнулся он, и все трое скрылись в полукруглых дверях лайнера.

А в то же время в разных концах аэровокзала, напоминавшего длинный желтый ящик, одинаково прислонясь к перилам у стеклянной стены, стояли худенькая светловолосая девушка и крупный мужчина с по-восточному горячими глазами. Они стояли, не подозревая о присутствии друг друга, но оба словно от кого-то прячась. Наконец голос диспетчера объявил, что посадка на рейс «Санкт-Петербург – Франкфурт-на-Майне» окончена, и оба вздохнули не то с тоской, не то с облегчением, а потом, не сговариваясь, медленно направились к выходу. За нависшим козырьком им в глаза ударило солнце, они подняли головы и увидели друг друга. Это, кажется, их не особенно удивило.

– Я думала, что вы все-таки сумели попрощаться тогда в крепости, – задумчиво протянула девушка.

– А я полагал, что твой роман продлится гораздо дольше, – в тон ей ответил мужчина.

– Он не выдержал бы, мне надо слишком много. Мне надо все. – Девушка присела на поребрик у пожелтевшей травы. – А там все отмерено, взвешено и рассчитано. И, в конце концов, он хотел найти следы своего дедушки, а не шквал русской любви. Так вы едете в Сочи? – резко сменила она разговор.

Мужчина присел рядом, вытащил из кармана мятую пачку папирос и, будто не слыша последнего вопроса, сказал:

– Ей была необходима определенность… и она никогда не смогла бы понять, что… для нас это смерть. Мне действительно очень больно, Сашка, она всего меня перевернула. – Как маленький мальчик, он ткнулся Сандре в узкое плечо. – Кстати, эта бабка, ну, их нянька… что там за история с лагерем? Она жива?

Глаза Сандры вдруг вспыхнули, и она решительно поднялась.

– У тебя сегодня спектакль?

– Быстро же ты забыла. Сегодня понедельник, окно.

– Тогда едем, едем немедленно. Мы еще успеваем на автобус.

Не спрашивая ни о чем, Сергей встал, раздавил каблуком недокуренную папиросу и взял из рук Сандры студенческую сумку на длинном ремне. Через час пропахший бензином автобус уже вез их по Лужскому нагорью…

За окнами сыпал и сыпал снег, огромные, почти прозрачные снежинки тысячами мерцающих фонариков освещали бывший бирштубе в старинном доме на Хайгетштрассе. Теперь все это пространство было пустым и ослепительно белым, устланным новенькими белыми матами. В воздухе раздавалось лишь ровное дыхание, да остро пахло «Эгоистом» – последней новинкой «Шанель».

Неслышно открыв дверь, Кристель остановилась на лестнице с небольшим пакетом из бежевой крафт-бумаги в руках. Ее темно-каштановые волосы заметно отросли и теперь ложились на круглые плечи мягкими крупными волнами, а кожа приобрела теплую розоватую прозрачность. Легкий пеньюар почти не скрывал тугого и явственно счастливого тела. Было шесть часов утра восьмого января – дня ее свадьбы. Некоторое время она постояла у двери, легонько касаясь босой ногой упругого мата, слышимое дыхание оставалось все таким же ровным.

«Вот это дисциплина, – улыбнулась Кристель. – Даже в день собственной свадьбы не отказаться от… как это»…

Обернутый вокруг бедер белым, подобно снегу за окнами, коротким махровым полотенцем, Ричард проводил ежеутренний ката – бой с тенью, ибо считал, что у военного человека на всякий случай все движения должны быть доведены до автоматизма. Смуглыми молниями сверкали гибкие ноги и руки, мощной рыбой уходило куда-то вниз и вновь выныривало на воображаемую поверхность литое тело, короткими снежными крыльями взлетали края полотенца… Щеки Кристель вспыхнули ярче, но все же она заставила себя терпеливо дождаться окончания тренировки.

Ричард переместил полотенце с бедер на плечи, победно сияя мужественной наготой, энергичными движениями принялся растирать заблестевшие от пота плечи и подошел к ступеням, на которых, улыбаясь, сидела Кристель.

– Доброе утро, малышка. Ну что, еловые ветки и носовые платочки готовы?[38] – Он рассмеялся, и смех его весело и громко разнесся по всему залу. – Боюсь, в нашем случае платки не понадобятся: твои подопечные съедят все подчистую, в чем им значительно помогут мои орлы. А теперь пойдем, выпьем по рюмке шладерера. Праздник начинается с утра.

– Ты с ума сошел, – на мгновение по лицу Кристель скользнула темная тень. – Так делают только русские.

– Что ж, у них всегда есть чему поучиться, – парировал Ричард, – и я, например…

– Мы лучше начнем праздник с другого. – Кристель уверенно положила ладонь на вот уже полчаса соблазнявшую ее объемную наготу, и коричневый пакет упал из ее рук на нижние ступени. Ричард с мальчишеским любопытством поднял его.

– Что это?

– Это от Сандры, – пересиливая себя, ответила Кристель.

– Так давай откроем! – с детской непосредственностью убирая теплую ладонь, предложил он и виновато добавил: – Интересно же.

Разорвав плотную бумагу, Кристель вытащила листок в лиловую косую линейку и с трудом заставила не прыгать перед глазами округлые летящие буквы.

«Милая, родная Криска, – торопились слова, – я… – дальше что-то было жирно зачеркнуто, – ужасно рада твоему счастью, но приехать никак не могу, потому что сижу в глухой сибирской деревне, собираю фольклор немецких поселенцев, которых судьба занесла сюда еще в начале восемнадцатого века. Вы будете дивной уравновешенной парой. Надеюсь, опыт жизни, приобретенный в нашей смутной стране, пойдет вам на пользу. Здесь мороз минус сорок шесть по Цельсию, – Кристель и Ричард невольно передернули плечами и улыбнулись, – а вы, наверное, ходите в плащах. Подарок и приезд за мной, а пока, как говорят у нас в России, совет вам да любовь! Целую обоих, Сандра.