Джейми Макгвайр - Мое прекрасное забвение. Моя прекрасная свадьба (сборник)

Я молча прошла мимо него, а когда мы оказались на стоянке, крошечные пальчики Оливии добрались до моей руки. Ее ладошка оказалась на ощупь теплой и мягкой.

Трентон открыл пассажирскую дверцу своего ветхого автомобиля «додж интрепид». Красная краска местами потускнела, а кое-где и вовсе отсутствовала. Он выдвинул переднее сиденье, помогая Оливии забраться назад, и пристегнул ее к розовому детскому креслу.

– Ты не куришь в машине? – Я наклонилась и принюхалась.

– Курю, но обязательно чищу машину за день до того, как забрать Оливию. А потом не курю, пока не отвезу ее домой. Так что в машине нет запаха.

Он вернул пассажирское сиденье на место и подал мне руку, чтобы помочь забраться внутрь.

– Я тебе за это отомщу, – сказала я и, пройдя мимо него, села в машину.

– Жду с нетерпением, – с улыбкой ответил он.

Трентон закрыл дверцу, обежал машину спереди и прыгнул за руль. Пристегнул ремень безопасности и выжидательно посмотрел на меня.

– Пвистегнись или плати штваф, – сказала с заднего сиденья Оливия.

– Понятно.

Ремень щелкнул, и машина тронулась.

Почти всю дорогу до «Чикен Джоуз» мы ехали в тишине, которую иногда нарушала лишь Оливия. На каждом светофоре она интересовалась, скоро ли приедем. Трентон терпеливо отвечал ей, а когда остался последний квартал, они даже отметили это событие, совершив руками танцевальные движения.

Припарковавшись возле «Чикен Джоуз», Трентон вышел из машины и открыл мою дверцу. Сперва помог выбраться мне, потом отодвинул сиденье, отстегнул Оливию и поставил ее на землю.

– Ты взял монетки?

– Разве можно идти в «Чикен Джоуз» без четвертаков? – Трентон засмеялся, изображая, что оскорблен.

– Нельзя, – покачала головой Оливия.

Трентон протянул ей руку, она крепко схватилась за нее, потом протянула руку мне. Я обхватила ее ладошку и последовала за ними.

«Чикен Джоуз» стал неотъемлемой частью «Икинса» еще до моего рождения. Родители пару раз водили нас туда детьми, но с девяностых я там не бывала. Воздух в зале с зеленой напольной плиткой был пропитан запахом жира и специй.

Мы с Оливией последовали за Трентоном вглубь кафе, к нашему столику. Повсюду бегали дети, чуть ли не забираясь на стены. Разноцветные огоньки музыкального автомата и аттракционы лишь усиливали шум и гам.

Трентон порылся в карманах и выудил две горстки мелочи. Оливия оживленно ахнула, схватила пухлой ладошкой столько, сколько смогла унести, и убежала.

– Ты ведь даже не раскаиваешься, что используешь эту милую маленькую девочку в своих корыстных целях? – сказала я, кладя на стол скрещенные руки.

– Я хочу с тобой поужинать. – Трентон пожал плечами. – Она хочет поиграть. Ее родители хотят побыть вдвоем. Так что все в выигрыше.

– Ошибаешься. Я вовсе не в выигрыше. Меня сюда заманили.

– Я не виноват, что опережаю тебя на шаг.

– Эксплуатация ребенка – плохой повод для первого свидания. Вряд ли захочется вспоминать об этом позже.

– А кто сказал, что мы на свидании? В смысле, здорово, если ты считаешь это свиданием, но я думал, у тебя есть парень.

Я чуть не лишилась дара речи, но это лучше, чем краснеть.

– Прости, я решила, что ты используешь принуждение не со всеми.

– Так и есть. Это особый случай.

– Это ты особый случай, – проворчала я, ища среди детских лиц Оливию.

Короткими ручками девочка попыталась дотянуться через весь стол автомата для игры в пинбол, но потом вновь стала перебегать со стороны на сторону.

– Полагаю, у тебя по-прежнему есть тот самый парень, – проговорил Трентон.

– Тебя это совсем не касается, но да.

– Поэтому мы не на свидании. Ведь если так, тогда бы ты… Не буду продолжать.

– Я сейчас точно ударю тебя, – прищурившись, предупредила я.

– Не ударишь, – усмехнулся Трентон. – Разве ты хочешь, чтобы следующее поколение «Икинса» штата Иллинойс считало тебя злым огром?

– Мне не важно.

– Неправда.

К нам вразвалку подошла официантка, выгнув спину из-за круглого животика. На вид она была месяце на седьмом, зеленая футболка поло еле прикрывала ее пузо. Девушка поставила на стол стаканчик с крышкой и соломинкой и еще один побольше, красного цвета, с бурой шипучей жидкостью.

– Привет, Трент.

– Привет, Синди. Тебе бы сидеть дома, задрав ноги вверх.

– Ты каждый раз это говоришь. – Она улыбнулась. – Что принести твоей подруге?

– Только воды.

– Хорошо, – ответила она и взглянула на Трентона. – Оливия будет то же, что и всегда?

Он кивнул:

– Но Кэми понадобится меню.

– Скоро вернусь.

– Тебе стоит попробовать блюдо из трех частей со сладким жареным картофелем и шинкованной капустой. – Трентон подался вперед. – Потому что… черт!

– Кристофер! – завопил сидящий за мной мужчина. – Кому сказал, иди сюда и сядь!

Трентон посмотрел мне за спину и нахмурился. Подбежал мальчик лет восьми и настороженно встал ближе ко мне, чем к своему отцу.

– Сядь! – прорычал мужчина.

Мальчик сделал как велено и обернулся посмотреть на играющих детей.

Трентон постарался не обращать внимания на разыгравшуюся сцену и облокотился о стол.

– Тебе все так же нравится работать в «Ред дор»?

– Не такая уж плохая работа, – кивнула я. – Хэнк – классный босс.

– А почему ты не работаешь в эти выходные?

– Взяла отгул.

– Сиди смирно! – рявкнул за моей спиной мужчина.

– Я хотел сказать, – после паузы продолжил Трентон, – что, если тебя не устраивает работа в баре, могу предложить место на ресепшене в салоне.

– Каком салоне?

– Моем. В смысле, где я работаю.

– «Скин дип» набирает персонал? Я думала, у Кэла на телефон отвечают те, кто не занят.

– Он сказал, что в салоне на Тридцать четвертой улице за стойкой сидит горячая цыпочка, вот и нам такая нужна.

– Горячая цыпочка, – безразлично повторила я.

– Это он так сказал, – уточнил Трентон, ища в толпе Оливию.

Много времени не понадобилось: он знал, где ее найти.

– Любит пинбол?

– Обожает. – Трентон улыбнулся, будто гордый отец.

– Проклятье, Крис! – закричал мужчина за моей спиной и поднялся из-за стола. – Что с тобой такое?

Я повернулась: его стакан был опрокинут, рядом стоял встревоженный мальчик и смотрел на мокрое пятно на брюках отца.

– Зачем я вообще привожу тебя в подобные места?

– И я о том же подумал, – проговорил Трентон.

Отец обернулся, на его лбу пролегли две глубокие горизонтальные морщины.

– Похоже, тебе не нравится, что твой сын бегает, играет, веселится. Зачем тогда приводить его сюда? Чтобы сидел смирно?

– Тебя никто не спрашивал, засранец, – проговорил мужчина и отвернулся.