Наталья Нестерова - Палата №...

Это не анонимка, я свой адрес и телефон прилагаю, также есть другие свидетели, но они сомневаются на врачей доносить. А честное имя советского (зачеркнуто) российского доктора с клятвой Гепокрратта (орфография автора) позорить можно?

Прекратите разгул преступности, эротики и порнографии!»

— Дела! — сказала я вслух и почесала затылок.

Клинику, о которой шла речь в письме, я знала. Она относилась к Академии медицинских наук и славилась уникальными микрохирургическими операциями. Трудно было поверить, что за стенами столь почетного учреждения процветает сутенерский бизнес.

Я позвонила Кошкиной Ирине Владимировне, автору письма. Но к уже изложенным фактам она новых не прибавила, только возмущенными эмоциями все удобрила.

— Ирина Владимировна, — спросила я, — вас вышвырнули из больницы раньше времени? Нанесли вред вашему здоровью?

— Нет, — ответила она после паузы. — Швы мне сняли, а на физиотерапию я рядом с домом в поликлинику хожу. Но вы, девушка из газеты, поняли, что Умнов…

— Да, спасибо! — перебила я, попрощалась и положила трубку.

Первый раз в клинику я отправилась инкогнито. В справочной узнала время посещения родственников: с пяти до семи вечера. Около семи бродила по коридорам, заглядывала в палаты, как бы в поисках нужного мне пациента. Расспрашивать больных, не творятся ли тут под покровом ночи бесчинства, язык не повернулся. Потому что больные были как больные — слабые и несчастные. Их посетители — с печатью тревоги и заботы на лице. Задавать вопросы медсестрам или дежурным врачам бесполезно. Корпоративная солидарность, она же круговая порука, у медиков железобетонная. В своей среде они друг друга костерят, но за порог чужую ошибку вынести — никогда!

На следующий день я позвонила заведующему отделением Умнову и представилась.

— Журналистка? Приезжайте! И назначил время.

Когда мы встретились, лично познакомились, Алексей Петрович с ехидцей спросил:

— Почему вы так поздно явились? Из Минздрава у нас уже были, из мэрии были, а вы спите? Так-то с письмами трудящихся работаете!

— Алексей Петрович! Судя по вашему тону, все, изложенное в письме, домыслы?

— Все, изложенное в письме, — чистая правда! — с вызовом ответил врач.

Как же так?! — в сердцах воскликнула я. — Поощряете разврат, превратили отделение в дом свиданий? Берете деньги с лиц кавказской национальности…

— Стоп! — перебил Умнов. — Насчет денег — отказываюсь. И все лица у нас здесь одной национальности, точнее, таковой не имеют, только диагнозы. А история такая, слушайте.

В городе Ереване жила-была молодая семья: Армен, Карина и двухлетний сынишка. Карина — учительница младших классов, Армен зарабатывал частным извозом на старенькой иномарке, купленной в долг. Карине и Армену было по двадцать шесть лет. Их, конечно, не миновали все лишения, обрушившиеся на Армению в последние годы, но как-то выкручивались, молодость города берет.

Но случилось у ребят несчастье. Армен попал в аварию, его вины не было, а пострадал отчаянно. Машина — в лепешку. Армену ногу перемололо и часть ступни, как ножом, отрезало.

Карина в больницу примчалась, когда мужа в операционную везли. Он успел ей сказать: «Что хочешь делай, но не давай ногу ампутировать!» Карина — к врачам. Они — ампутация без вариантов, скажите спасибо, что жив остался. Карина такой крик подняла, так голосила: «Не смейте резать моему Армену ногу!», что профессиональные армянские плакальщицы могли бы ей позавидовать. Видя такое дело, врачи рукой махнули, хирургическую промывку сделали, кровь остановили, повязку наложили.

Потом в минуты слабости Карина не раз пожалеет, что не дала отрезать ногу. Протез бы сделали, ходят ведь люди на протезах. Но кто же знал, что предстоит два года жутких мытарств. А тогда главное было: Армен сказал! Надо как Армен сказал!

Карина продала бабушкино наследство: золотые украшения, столовое серебро, хрусталь — все за бесценок. Нужно было Армена в другую больницу перевозить, где доктора сто процентов успеха обещали. Только никакого успеха не было. За полтора года семь операций, муж с больничной койки не сходит. Кость как попало срастается, ткани воспаляются. А тут еще долг за машину требуют…

Продала Карина квартиру, вернула долги, сына у сестры оставила и повезла мужа в Москву. Как жителя другого государства, Армена в клинику только за плату положить могли. Деньги те были, первый взнос, — десятая часть от уже потраченных. Но ведь последние! Карина у знакомых жила, и брало ее страшное отчаяние, что из милости приютили, что не может накупить тем знакомым коньяков-деликатесов, отблагодарить.

Алексей Петрович Ум нов, заведующий отделением, Карине по-простому сказал:

— Какого лешего вы в своем Ереване полтора года сопли жевали, в переводе — ерундой занимались? Почему не привезли мужа сразу после аварии? Другие напортачили, а нам переделывать?

Карина за долгие месяцы многих врачей перевидала. И все об одном толкуют если бы ваш муж сразу попал в мои руки, он бы уже бегал. Хирурги напоминают каменщиков или маляров. Приходят к тебе строители и за голову хватаются: кто вам так безобразно стенку сложил, какой сапожник стену красил? Вот я бы!.. Конечно, можно было бы хирургов сравнить с какими-нибудь возвышенными творцами. Скульпторами, например. Только Карине, что скульпторы, что маляры, что хирурги — едино. Она устала вселять в Армена надежду и, что самое печальное, сама устала от надежд, веру потеряла.

— Давайте скажем Армену, что необходима ампутация? — предложила Ларина.

— Привет! — возмутился Алексей Петрович. — Зачем было тыщу верст киселя хлебать? Ампутацию любой сельский фельдшер сделает. Нет, мы еще поцарапамся. Но хочу вас предупредить, голубушка, что мы в начале пути. И гарантий, тьфу, тьфу, — он суеверно сплюнул через плечо, — мы не даем! Сбербанк давал? И плакали наши денежки. Про сроки меня тоже не спрашивайте. Скажу только, что нужны минимум три операции.

Карина кивнула. Она знала, что в их случае, который из травматологии через две недели после аварии вдруг перетек в ортопедию, то есть застарелую болезнь, ничто не делается быстро и за один раз. Прооперировали, зажило, оперируем дальше. Как в портняжном деле (опять нелестное сравнение) — нельзя пришить рукав, если лиф не готов.

Умнов сделал три операции, понадобилось полгода. Карина устроилась уборщицей в метро, потому что за больницу нужно было платить. Сына не видела, только по телефону разговаривали.

Последняя операция была самой сложной. Мышцу со спины пересадили на ногу. Двенадцать часов три бригады микрохирургов сосуд к сосуду пришивали.