Софи Андрески - Мой гарем

Нет, про родинку писать не стоит. Он сразу поймет, что я с ним знакомя. Так что об этом лучше не писать. Ну что, может быть, хватит? Он же не любит читать. Может быть, он до этого листа и не дочитает. Пожалуй, лучше написать по-другому.

«…белоснежные зубы и великолепная улыбка. Прошло несколько дней, и со вчерашнего дня я знаю, что мне пора. Все запахи тут сладковаты, тут растут странные растения, лианы и тому подобное. Некоторые из них выглядят так, будто ветки специально обрезали, они словно заточены. Через некоторое время я поняла, что они мне напоминают. Когда я потом вернулась на пляж, наплававшись вдоволь, то чувствовала такой жар между ног, мне казалось, что волны входят в мое тело, а крошечная ягода меж моих губ налилась соками. Я ничего не смогла с собой поделать, встала перед растением, которое смогла обнять, и медленно опустилась на гладкую ветку. Конечно, мне было бы лучше с настоящим мужчиной, и я вознагражу тебя именно так, когда ты заберешь меня. Но тогда мне понравилось. Я уже вся потекла и кончила с помощью ветки».

Скоро бумага закончится, нужно написать о туземцах, это ему точно понравится. И мне тоже, должна сказать. Этот образ мне очень нравится, дай, в конце концов, перестраховаться никогда не помешает. Так что пишем о местных парнях.

«Сладковатый запах становился все сильнее и сильнее, и я потеряла сознание. Когда я снова пришла в себя, перед глазами у меня все плыло. Я и до этого удивлялась, почему моя промежность все время источает влагу, а соски всегда возбуждены, почему я не могу сосредоточиться и непрерывно ласкаю себя между ног. Здесь растут и другие странные растения с мясистыми листьями и стеблями, выглядят они как половые органы гермафродитов и источают тот самый сладковатый запах, напоминающий соки влагалища, только гораздо сильнее. Я лежала под таким кустом, и вдруг увидела, как из джунглей вышла группа мужчин и женщин. Я не могла или не хотела сопротивляться, когда они подняли меня и понесли прочь. Должно быть, так чувствовала себя Фэй Рэй, когда ее схватил Кинг-Конг, и от ужаса она ничего не могла поделать.

Они принесли меня в маленькую деревушку и положили на алтарь в центре. Руки и ноги они привязали к столбам, так что я лежала в форме буквы X с широко раздвинутыми ногами. Всю меня они разрисовали липкой красной краской и стали ходить вокруг, глядя на мою промежность, а я была так одурманена, что не чувствовала ни стыда, ни страха. Женщины принесли те короткие ветки, и я уже подумала, что сейчас они начнут меня ими обрабатывать, но они разделись и начали невероятную оргию, ты таких еще не видел. Они наверняка приняли какой-то состав из растений-гермафродитов. Все жители деревни трахались и трахались вокруг меня во всех возможных позах, и только на меня никто не обращал внимания. А когда стоны и пронзительное пение стали все громче, кто-то приоткрыл клетку, и ко мне подошли кошки, огромные кошки, может быть, пумы, а может, рыси».

Интересно, есть ли рыси на островах Тихого океана? Елки-палки, я уже и вправду потекла, пора заканчивать с письмом. Какая разница, он и сам этого не знает, есть там рыси или нет.

«Эти огромные кошки подошли ко мне и начали меня облизывать. Языки у них были грубыми, шершавыми и пупырчатыми, как влажная салфетка. Мне едва удавалось выносить их прикосновение к груди, настолько меня возбуждало, когда они лизали мои соски. А потом одна из них стала на задние лапы и начала лизать меня между ног. Я не смогла удержаться и закричала. Мне всегда нравилось, когда мне отлизывают, но это было лучше, чем что бы то ни было, — этот тяжелый шершавый язык, который лакал и лакал, облизывая всю мою промежность, и я впадала в безумие, крича все громче и громче. В деревне вдруг стало тихо-тихо, мужчины и женщины бесшумно двигались вокруг, глядя на меня и кошек.

Внезапно послышался резкий свист, и звери исчезли, не довершив своего дела. А я лежала, словно баллончик, наполненный страстью, и мне уже никто не отлизывал. Все остальные вздохнули и легли там, где стояли. Сзади подошел старик, отвязал меня и исчез, не говоря ни слова. Я попыталась ласкать себя сама, но у меня ничего не выходило, я только возбуждалась все больше и больше. Ты должен прийти. Ты должен спасти меня и увезти отсюда; чтобы я обрела покой. Никто здесь не прикасается ко мне, а от этого запаха корицы все становится гораздо хуже. Так что скорее спаси меня!»

Ну, если он и теперь не заведется, тут уж ничего не поделаешь. Надо проследить, чтобы он нашел бутылку, когда выйдет утром понырять. А потом я «случайно» потеряю бюстгальтер от купальника в воде или поранюсь о морского ежа, а он принесет меня в гостиницу и прочитает письмо. Конечно, он поймет, что это только шутка — бутылки из нашего бара ни с чем не спутаешь, но он так заведется, что не станет сопротивляться, когда я примусь расстегивать ему брюки. Он швырнет меня на постель, и мы будем заниматься этим весь вечер. Получится настоящий отпуск. А потом я скажу ему, что теперь мы будем вместе, и открою ему свое имя. «Меня зовут Джинни, — скажу ему я. — Я исполню все твои желания».

— Кожа у меня как дерево, — говорит Серен, приближая подбородок к зеркалу.

Юнихиро стоит у него за спиной, расчесывая его длинные светлые волосы. Он многозначительно смотрит на меня. Паоло натирает блестящую лысину каким-то лосьоном и пыхтит. Да, что-то здесь не так. Вот уже несколько дней Серен ведет себя очень странно.

— Ты только посмотри, — говорит Серен, глядя на меня, — вот тут, на подбородке, выступ. Твердый, как кора дерева.

Я протягиваю руки, касаюсь его лица ладонями и говорю:

— Мой викинг, ничего там нет. Я ничего не вижу.

Серен слегка приседает, потому что Юни начинает заплетать ему косу, но его взгляд в зеркале остается беспокойным. Он берет ножницы и подстригает бороду, В ванную врывается Ксавер в поисках ключа от квартиры. Это случается постоянно. Однажды он забыл ключ на масленке в холодильнике, а в другой раз положил его в клетку нашей горностайки, за которой ухаживает. Своей эпопеей с ключами он просто сводит нас всех с ума. Паоло последний раз проводит рукой по лысине, глядя на себя в зеркало с вполне понятным восхищением, Ксавер собирается огрызнуться, и тут Серен бормочет:

— Он у Лены. Ты его вчера вечером забыл в двери, а она его вытащила, чтобы никто к нам не вошел.

Я с удивлением смотрю на Юни, потому что Серен этого знать не может. Вчера во второй половине дня он слег с мигренью, и поговорить с ним никто не мог. Кстати, мигрень — это тоже что-то новенькое. Серен всегда был меланхоличным и замкнутым, но эта непонятная тоска нас всех беспокоит. В этот момент в дверь звонят, и мы слышим, как Лена радостно здоровается и советует Ксаверу получше следить за своим ключом.