Вера Ветковская - Танец семи покрывал

— Держи.

Тот недоверчиво скосил глаза на свитер:

— Правда даришь?

— Дарю.

— Ну спасибо, брат. А консервов у тебя там нет?..

Художник, рассмеявшись, вытащил из кармана несколько купюр и, не считая, сунул их воришке в руку.

— Вот тебе на консервы, брат.

— Спасибо, брат, — отозвался хромоногий, — утешил ты меня. Ей-богу, помяну тебя в храме Николая Угодника. Как зовут-то тебя?

Художник покачал головой:

— Не надо меня поминать. Не услышит тебя Бог, — и с этими словами пошел в свою очередь.

Стася, удивленная этой сценой, тоже вернулась в свою очередь.

Он взял билет и быстро зашагал к выходу.

А Стася подумала: «Как жаль, что мы поедем в разных поездах…»

Собираясь к разрекламированному Родей Чону, Стася не надеялась извлечь что-нибудь интересное для себя из этого визита.

Она с большой долей вероятности могла представить, что там увидит и услышит.

Полутемный подвал, заставленный скульптурой, небрежно одетых людей, сидящих на матрасах, попивающих дешевое вино и ожесточенно курящих одну сигарету за другой, чтобы занять руки, тогда как слух будет занят громыханием Майкла Джексона или, напротив, тихой мелодией Вивальди. Все эти споры об умирающем искусстве, сдобренные принятым в обществе юмором, осторожное или настойчивое внимание со стороны мужчин, разговоры художников о том, кому и за сколько удалось продать свою работу, — словом, обычная богема.

И Чон был ей не слишком интересен, она знала, что Родя — человек увлекающийся и не умеющий судить здраво о том, кто в данное время занимал его ум. Но интерес вызвало сообщение Роди о том, что у этого Чона есть несколько картин Кати Григорьевой, которая писала цветы в манере, не похожей на Стасину.

Дверь им открыл высокий тяжеловес в байковой просторной кофте.

Родя, обменявшись с ним рукопожатиями, сказал:

— Павел, это моя однокурсница, невероятно талантливая девушка.

Тот обернулся к Стасе с неожиданно застенчивой улыбкой:

— Это правда?

— Что правда? Что девушка или что невероятно талантлива? — вдруг плоско пошутил Родя, и Стася на минуту прониклась неприязнью к этому Павлу. Родион, увидев, как переменилось ее лицо, быстро поправился: — Она очень, очень талантлива…

Глаза тяжеловеса заискрились смехом.

— У Родьки все гении, вот почему я решил уточнить… Извини, если обидел тебя.

Стася протянула ему руку:

— Меня зовут Стася.

Павел рассеянно пожал ей руку.

— Так как насчет талантливости, Стася? Свидетельства Роди мне маловато. Как вы-то сами оцениваете себя?

Стася подумала, что напрасно разозлилась на этого Чона.

— Да никак не оцениваю, — пожала она плечами. — Это не мое дело — оценивать.

— Хороший ответ, — одобрил Павел. — Ну, проходите, друзья, рассаживайтесь, сегодня не много народа.

В мастерской, конечно, было накурено так, что казалось, гипсовые и человеческие фигуры плавают посреди дыма. Одни гости прохаживались между скульптурами, находившимися в разной степени завершенности, другие переговаривались, прислонившись к стене, третьи сидели на кушетках и табуретах. На длинном, грубо сколоченном столе, больше похожем на топчан, стоял электрический самовар и множество стаканов, а в дальнем углу залы какой-то парень, ссутулившись над клавиатурой, играл на стареньком «блютнере» пьесу Шёнберга[2].

Павел вполголоса стал представлять Стасе гостей.

— Вот те двое — Маринина и Лопотов, муж и жена, работают в графике, тот толстый — Сорокин, блестяще иллюстрирует детскую литературу, но сейчас спрос на комиксы, вот он и сидит без работы, лысый в очках — Саша Руденко, поэт-авангардист, вы, конечно, читали его стихи, кто его новая длинноногая подруга, не знаю… Тот, похожий на Раскольникова, — Сема Шорохов, у него внешность романтическая, — Павел повысил голос, и Сема с готовностью улыбнулся ему, — но душа старушки-процентщицы, — Сема укоризненно покачал головой и поцеловал руку Стаси, — та красивая девушка — натурщица…

— Это Мария, — кивнула Стася. — Она у нас в училище подрабатывает, мы знакомы.

Мария, встретив ее взгляд, послала Стасе воздушный поцелуй.

— Ну вот, я рад, что вы увидели знакомое лицо… — сказал Павел. — Мария — очень славная девушка… Да, а тот, кого она сейчас охмуряет, — это наш великий Русанов, впрочем, вы его, конечно, узнали… Хоть он такой бо-ольшой общепризнанный мастер, а вот, не гнушается нашим обществом, подпитывается… Уф! Кажется, всех вам представил…

— А кто это там играет Шёнберга? — спросила Стася.

— Как кто? — Павел слегка удивился. — Так вы, оказывается, незнакомы с ним? Я-то решил, вы — приятельница Чона… Это мой тезка — Павел Чонгар.

Стася смутилась:

— Простите. Я решила было, что Чон — это вы.

— Куда уж мне! — с добродушной иронией произнес Павел. — Я просто Павел, а Чон — это Чон. Павел Переверзев, ваш покорный слуга, малюю от нечего делать пейзажи. Ну, Стася, к какой группе желаете пристать? Ваш Родя воркует с Марининой… Или чайку для начала?

— Спасибо, — отозвалась Стася. — Чайку, пожалуй, выпью. Я подсяду поближе к роялю и немного осмотрюсь.

Чон как раз закончил играть пьесу, когда Павел подвел к нему Стасю.

— Чон, познакомься с талантливой художницей, которую привел Родион, — сказал он.

Тот неторопливо обернулся — и Стася обомлела.

…Это был тот самый художник, которого она встретила несколько месяцев назад на вокзале.

Чон, удостоверившись, что привел новую гостью в замешательство своим пристальным, неулыбчивым взором, снова отвернулся к клавиатуре, бросив Стасе через плечо:

— Что вам сыграть?

— Можно назвать конкретную вещь? — с интересом спросила Стася.

— Рискните. Только не заказывайте «Лунную сонату», умоляю вас, я ее уже заиграл…

— Выберите что-нибудь сами, — предложила Стася.

— Не бойтесь меня смутить, — усмехнулся Чон. — На антресолях лежит кипа нот, там наверняка найдется пьеса, которую вы захотите услышать, и Павел принесет нам ноты, и я сыграю с листа… — монотонно проговорил Чон. Но прежде чем Стася смогла придумать, что бы заказать пианисту, он, как будто забыв о ней, заиграл 1-ю балладу Шопена.

Стася, задетая его странными манерами, сделала движение, чтобы отойти от рояля, но Чон почувствовал это и, чтобы не дать ей уйти, принялся вполголоса объяснять:

— Я играл эту вещь еще в музыкальной школе… Шопен для начинающего пианиста — большое искушение. Шопеном пианист должен завершать свою карьеру… А что вы рисуете?.. Да, я не расслышал ваше имя?..