Салли Боумен - Секстет

Основной чертой Джиппи было открывать рот только тогда, когда без этого нельзя было обойтись.

– Д-д-да, – пробормотал он.

Джиппи был удивительным существом: он говорил только тогда, когда хотел сообщить что-то важное, и его изречения отличались прямотой, мудростью и краткостью.

Марков говорил, что Джиппи прекрасно разбирается в астрологии, гадает по руке, видит ауры и обладает даром провидения. Чем бы ни был для него этот дар – благодатью или проклятием, – но Джиппи пользовался им с величайшей осмотрительностью и никогда не упоминал о своих необычных способностях. «Обратите внимание на Джиппи, – любил говорить Марков. – Он седьмой сын седьмого сына, тут и спорить нечего».

Линдсей, которая была более суеверной, чем ей хотелось бы, и не собиралась спорить. С первой встречи, с первого рукопожатия Джиппи произвел на нее впечатление. Ей нравилась его внешность, его застенчивость. А Марков… Марков был в него влюблен.

Поэтому когда она узнала, что именно Джиппи предложил устроить ей приглашение на этот несуразный вечер, Линдсей увидела это странное приглашение с зеркальным шрифтом в новом свете. Может быть, Джиппи видел в нем нечто имеющее отношение к ее будущему, что-то неизвестное ей самой? Она внимательно взглянула на Джиппи и встретилась с прямым и открытым взглядом его темно-карих глаз. А что, если и вправду пойти… В конце концов, что плохого с ней может там случиться?

В худшем случае ей будет скучно, но ведь всегда можно удрать. Разве она не решила, как только что напомнил ей Марков, навсегда покончить с инертностью, являвшейся главной чертой ее поведения три последних года? Конечно, там будет полно людей, которых она не знает. С другой стороны, там могли бы оказаться люди, с которыми было бы интересно познакомиться, например, Томас Корт. Она всегда восхищалась его фильмами, но самое большее, на что можно рассчитывать, – это один его взгляд и краткое рукопожатие, а без этого можно, пожалуй, и обойтись.

И потом, ее смущало само место, где должен был происходить вечер, – где-то в районе доков. Линдсей хорошо знала эту часть Лондона, потому что когда-то писала для газеты, чей унылый и укрепленный, как крепость, офис находился на той же улице, что была указана на приглашении. Это было очень далеко от Ноттинг-Хилл-Гейт, где она жила, она была уверена, что заблудится в мрачных, плохо освещенных улочках, выходящих на набережную. Будет темно, канун Дня Всех Святых, машину наверняка не удастся припарковать по соседству, а потом придется пробираться в темноте мимо мрачных портовых построек, где у подножия скользких, облепленных тиной лестниц плещется мутная Темза… Линдсей невольно вздрогнула.

– Я знаю, что вы оба хотите мне добра, – осторожно начала она, – но я действительно не хочу туда идти. Это будет пятница, и я собираюсь поехать на уик-энд к Тому в Оксфорд. Скоро начнутся показы последних коллекций в Нью-Йорке, и у меня гора работы…

Джиппи быстрым, едва уловимым движением коснулся ее руки и похлопал по плечу. Он улыбнулся ей и повел Маркова к двери.

– Т-там будет видно, – сказал он. – Б-ближе к делу.

– Хорошо, я подумаю, – не стала спорить Линдсей. – Только если вы оба обещаете, что тоже пойдете. Марков, так и быть, оставь приглашение.

Джиппи широко улыбнулся. Марков тоже широко улыбнулся.

– Я думаю, Линди, ты найдешь его в своем левом кармане, – весело проговорил Марков, прикрывая за собой дверь.

Линдсей совсем забыла о других способностях Джиппи – о необычайной ловкости рук и умении незаметно для окружающих каким-то образом переправлять предметы из одного места в другое. Она недоверчиво опустила руку в карман жилета и, к своему удивлению, действительно вынула розовую пригласительную открытку.

Последние две недели выдались довольно хлопотными, но никакие дела не могли заполнить пустоту в жизни Линдсей, которая образовалась после отъезда сына и замужества матери. Она скучала и по своим друзьям Джини и Паскалю, мужу Джини; других друзей, среди которых ее по-настоящему интересовал лишь один, в это время тоже не было в Лондоне, и, возвращаясь после работы домой, Линдсей каждый раз с горечью ощущала, что даже в родном доме можно чувствовать себя безнадежно одинокой.

Поэтому накануне Дня Всех Святых, последнего дня этапа духовного исцеления, Линдсей сдалась. Ей не раз приходилось слышать от своих знакомых, что приглашения к Лулу многого стоили. И хотя Линдсей не питала особой веры в подобные заявления и еще меньше – в сами приемы, она вдруг поняла, что в результате какого-то таинственного внутреннего процесса приняла решение пойти на пресловутый вечер. Еще пять минут назад, стоя под душем, она колебалась, а сейчас, заворачиваясь в полотенце, уже твердо знала, что обязательно пойдет.

Она надела красное вечернее платье, тут же сняла его, раздраженно швырнула в угол, вынула из шкафа черное. Она выбрала свои самые красивые серьги – прощальный подарок Джини: две капли бледного жадеита, казалось, жили загадочной собственной жизнью, в какое-то мгновение они вдруг начинали дрожать и мерцать, хотя она не делала ни малейшего движения.

Уже вечером, когда стемнело, ей пришлось несколько раз прямо в чулках сбегать по лестнице на звон дверного колокольчика. Она вручила плитку шоколада маленькой ведьмочке и ее брату-висельнику, дала пакетик карамели оборотню и восточные сладости целому выводку скелетов и их мрачному папаше с головой, рассеченной чуть ли не пополам ударом топора. Когда она уже выходила из дома, ее перехватили горилла и вампир, и, не имея при себе ни сладостей, ни мелких денег, она сунула в мохнатую лапу удивленной гориллы пятифунтовую бумажку.

Примерно через час Линдсей, уже порядком устав, ехала в своем маленьком автомобильчике в восточном направлении. Она была неважным водителем. Этот факт часто констатировал Роуленд Макгир – вполне по-дружески, без обиды, но неодобрительно. Теперь, даже несмотря на отсутствие Роуленда, Линдсей была полна решимости доказать, что он не прав. Но, увы, ничего не получилось: как она и боялась, она заблудилась в темных улочках портовой части Лондона. Ну что ж, значит, и в этом Роуленд Макгир был прав.

–…Темза, – проговорила Линдсей, глядя на белое, бескровное лицо незнакомого, невероятно высокого и худого мужчины. Собственно, лица как такового она почти не различала в сигаретном дыму и каком-то странном тумане, наполнявшем весь огромный, битком набитый людьми зал, но особенно плотном в этом углу, куда ее принесло и выбросило наряду с прочими обломками кораблекрушения.

– Что вы сказали? – переспросил ее собеседник.

Бледнолицый мужчина стоял, прислонившись спиной к колонне, к которой его прибило несколько минут назад. К его правому локтю прижимался толстый коротышка с конским хвостом, державший в одной руке бокал, а в другой – огромную креветку. Он нудно разглагольствовал о фильмах Скорсезе.