Клуб "Твайлайт". Часть 1 (СИ) - Ефремова Тата

Ренат стоял у раздвинутого окна с чашкой кофе в руке. Альбина поискала глазами свою чашку, но не нашла, сердце ее тревожно стукнуло. Солнце уже поднялось над морем, разогрело воздух до густоты и дрожания, залило террасу, ворвалось на первый этаж через высокие панорамные окна. Под легким морским ветерком в бассейне трепетала вода, перекатывая лепестки роз, сорванные ночным бризом с кустов кремово-розовой Акварели. Горько пахло бархатцами, скошенной травой и солью.

Альбина застыла на середине лестницы, щурясь и шмыгая носом. У неё вот-вот разыграется аллергия. Дом открыт всем ветрам, в нем слишком много солнца и запахов, а зимой придут бора и холод. Поэтому Альбина почувствовала странное облегчение и опустошение, когда Ренат обернулся и посмотрел на неё. Муратов сказал, отведя взгляд:

— Ты проснулась? Нам нужно поговорить.

— Говори сейчас, — хрипло сказала Альбина, собственными словами окончательно разрушая хрупкий сказочный мир двенадцати последних месяцев.

— Нам нужно расстаться, — сказал Ренат. — Давай расстанемся.

[1] Ebony and ivory — англ. Чёрное дерево и слоновая кость

[2] Англ. Pillow face — (ирон.) отлежать лицо

Мергелевск, июль 2017 года

— Звонил? — спросил Валера.

Я молча продемонстрировала ему свой телефон. Я так часто проверяла, нет ли пропущенных звонков, что экран не успевал гаснуть.

— Не нервничай. Отпусти. Ты же знаешь, что когда ждёшь, ничего не происходит. Зато, как только перестанешь ждать, тут твой Ренат и объявится. А пока сходи с внуком на пляж. Тимошу прихватите, пусть проветрится.

Из комнаты внук, конечно же, вылетел в маске и с трубкой в зубах. Я с трудом уговорила его убрать подводную экипировку в рюкзачок.

… Когда начинается пляжный сезон, мое видение города меняется. Приезжает Савва, еще пахнущий московскими дождями. Мы идем на пляж. И Город, чуя наше особое настроение, принюхиваясь к запаху резины от надувного матраса и пучеглазой маски в сумках, перекатываясь мышцами улиц под серой асфальтовой шкурой, задвигает в подворотни банки, офисы и учреждения, выкатывает на середину улиц лотки с лимонадом, квасом и мороженым, смахивает пелену невидимости с кофеин и сувенирных лавок, услужливо выгибается, направляя все дороги к Морю.

Я размышляю о том, каким видит этот город мой внук. Он рвется в него каждое лето, воспринимая его как приключение, не зная его НЕЛЕТНЕЙ версии. Он смотрит на людей, спешащих по своим делам, и все они для него — обитатели рая на земле, вечные отдыхающие, жители У МОРЯ. И Город с охотной снисходительностью старого фокусника кружит его в золотом аттракционе улиц, с клумбами роз и бронзовыми статуями, у которых фотографируются туристы в шортах, катает его на рогатых троллейбусах, которые (Савва был бы удивлен, узнав, что это не так) все, как один, идут по маршрутам к пляжам. Но меня чудо-зверь уже не пытается зачаровать и закружить, лишь изредка, лениво играясь, напускает морок, в котором я вдруг теряюсь посреди знакомых переулков и нахожу что-то новое там, где годами спешила по своим делам, опустив глаза к холодной серой плитке.

Когда я пишу очередную книгу, Город становится мягким и ласковым, мурчит, пахнет кофе, отражает в лужах небесную красоту, услужливо доставляет на мои остановки автобусы, троллейбусы, а лучше — юркие маршрутки, где люди вынуждены сидеть близко-близко друг к другу, и в этом интимном единении, где трудно избежать человеческого тепла и мокрых зонтов, я подслушиваю Истории.

Женщина около сорока везет от восьмой поликлиники дочку-подростка. Та цепляется за мамино плечо рукой в бинте, пальцами прижимая к сгибу локтя другой руки пожелтевшую ватку. Женщина обзванивает ветеринарные клиники. Девочку покусал уличный кот. Если взять справку о том, что кот не бешеный, вместо шести уколов будет только три. «Что можно было с ним делать? Чтобы он тебя укусил? Такой спокойный котик…Я не понимаю… Алло, здравствуйте, это ветеринарная клиника?» — скорбно вопрошает мать. Девочка молчит, по ее глазам видно, что ничуть она не раскаивается. Наоборот, пелена мечтательности накрывает ее лицо: то ли она сладко грезит о мести, то ли шесть уколов — малая плата за успешный контакт с загадочным миром дикой природы.

Молодой человек общается по телефону со своей девушкой. Звучит его разговор как номер в комедийном шоу. Девушка возмущенно, но почти неразборчиво тараторит на другом конце линии, её голос с нежными вкраплениями матов (они все теперь так общаются), прорывается в салон маршрутки, и я, сидящая рядом, и мой сосед — развеселивший школьник, вынуждены выслушивать одноактную пьесу с лаконичными репликами: «А чё?… Ты, коза, когда я тебя обманывал?… Ты дура, я же говорю, телефон разрядился?… И чё?…Да ты достала меня!..Чё я те должен? Ничё я те не должен!» И финальная фраза, произнесенная на эмоциональном пике: «Да ты достала меня совсем, коза, иди пасись в своем боулинге без меня, поняла?!» Занавес. Салон маршрутки мысленно рукоплещет. Но Городу надоели моноспектакли и безыскусные миниатюры. Что же ещё я могу высосать из своей бедной на впечатления жизни? Пусть радуется, что я в свои пятьдесят девять не сижу на лавочке перед подъездом и не помечаю проходящих мимо соседей клеймом «наркоман» и «проститутка».

Город задумывается. На фоне его молчания я встречаю дочь и внука на вокзале, как примерная бабушка жарю пирожки и уговариваю Савву: «Ну потерпи еще недельку, пока вода прогреется». Но Город уже придумал. Похихикивая и играя солнечными лучами на лобовых стеклах проезжающих машин, он ловит меня у свежепрокрашенной «зебры», среди колясок и толп отдыхающих. Я отвечаю на один-единственный звонок и… вот оно, Норкин, Ренат и новая книга.

Поэтому сегодня часть меня шагает рядом с Саввой и поддакивает ему, а часть парит в воображаемом непознанном…

… На море я решилась окунуться всего один раз, а потом сидела на бамбуковом коврике, накрывшись полотенцем, и крепко держала Тимошу за ошейник. Наш пес — нервное и самоотверженное существо. На море он всегда всех «спасает», поэтому находится с ним в воде опасно: он лезет «утопающим» на плечи и отчаянно царапается.

Савва исчез под водой, и Тимоша принялся еле слышно поскуливать.

— Савва! — крикнула я, когда внук вынырнул. — Не ныряй так часто, Тимоша нервничает!

— Хорошо, бабушка! — булькнул внук и снова «погрузился».

«Бабушка» всегда звучит у него как «башка».

… Я взялась за поиски столь энергично, что пропустила звонок от дочери. Перезвонила, приплясывая от нетерпения. Лена сидела на больничном с мелкой и, как она сама выразилась, находилась на последней стадии нервного истощения: активная и изобретательная на шалости Аришка изнемогала от скуки, в трубку было слышно, как она планомерно громит детскую. Отвлеклась Арина только на то, чтобы шмыгая простуженным носом, изложить мрачному Савве, пропустившему из-за непогоды поход на пляж, очередную душераздирающую историю из детсадовской жизни. Кажется, у моей внучки ярко выраженный талант рассказчика. Аришка — очаровательный ребенок. Жду-не-дождусь, когда она выздоровеет, и Лена привезет ее к нам.

Новостей у нас было немного, поэтому разговор с дочерью закончился быстро. Савва неохотно, но без особого сопротивления, помог искать в квартире коробку с розочками на крышке и моими учебными заметками. Разумеется, отыскав ее, он тут же сунул нос внутрь. Я не успела выхватить лежащую на самом верху приметную книжечку с осенними листьями на обложке, и внук, зевая, принялся ее пролистывать. Замелькали странички, исписанные аккуратным круглым почерком синей ручкой с простенькими рисунками.

— Это что? Дневник? Девчачий? Мамин?

— Нет. Не мамин. Одной девочки, моей студентки. Она забыла его в аудитории после семинара. Это было давно. Почти десять лет назад.