Татьяна Тронина - Роман с куклой

Мунхэ-тенгри бросила в едва тлеющий костер горсть чего-то, и по юрте распространился сильный запах можжевельника. Потом подержала над огнем бубен и каждую из ног, обутых в мягкие, расшитые причудливыми узорами сапожки.

Ударила в бубен колотушкой – сначала слабо, как будто неуверенно, потом сильней, и шепотом, с придыханиями, завела песню. Сидящие в юрте люди негромко подпевали ей.

Бубен загудел сильней, зарокотал, песня стала громче – но смысл ее был далек от Евы, поскольку пелась песня на незнакомом языке. Ева закрыла глаза и отвернулась, не видя никакого смысла в происходящем. Сухой жар продолжал трясти ее, лишая последних сил – жизнь по капельке выходила из нее, и вряд ли шаманка из племени орочей (а это были именно они, нетрудно догадаться) могла действительно ей помочь. Дикость и пережитки. Помнится, Даниил рассказывал когда-то об обряде камлания, но этнографические тонкости Еву уже не волновали…

Она постепенно погружалась в темноту, и уже как-то смутно доносился до нее рокот бубна и вопли Мунхэ-тенгри, пустившейся в пляс вокруг костра.

…А та тем временем вызывала духов. Их было много, очень много – и каждого нужно было назвать по имени и обязательно упомянуть о том, где живет каждый, чем занимается, на каком олене ездит и какие задачи ему под силу. Ни одного из духов нельзя было забыть, не проявить достаточного к нему уважения – иначе старания Мунхэ-тенгри окажутся бесполезными.

«Придите ко мне, мои помощники. Будьте благосклонны ко мне, помогите спасти эту женщину с белыми волосами, которая пришла к нам из чужого мира. Приди, дух огня, и ты, дух земли, хозяин этой местности, тоже приди ко мне! Приди, хозяйка воды… А, вот и ты, здравствуй! Говоришь, именно ты хотела забрать к себе эту женщину, но она вырвалась от тебя?.. А ты, дух леса, именно ты хотел съесть ее, обглодать ее косточки – до самой последней? А ты, дух воздуха, зачем захотел выпить ее дыхание?.. Оставь ей один, самый последний глоток! Отступите, уйдите, найдите себе другую жертву!»

Звенели колокольчики и медные украшения на одеянии Мунхэ-тенгри, звенел бубен – и скоро вся юрта была полна призраками, которых шаманка умасливала, уговаривала, увещевала…

Она носилась вокруг костра, впав в неистовство, пела и кричала голосами зверей, а зрители, мерно покачиваясь, слушали ее.

«Несите меня, духи, в свой мир, помогите мне, духи, найти там душу этой женщины и вернуть ее!»

…Ева медленно шла в холодных, тусклых сумерках по какой-то незнакомой местности. Дорога была каменистой, деревьев почти не было, лишь изредка росли какие-то чахлые кустарники. А где-то позади край неба едва розовел – именно туда закатилось солнце. В этой пустоши было скучно и неуютно, но возвращаться обратно Еве почему-то не хотелось. Она еще раз оглянулась на закат, а потом снова пошла вперед. Постепенно темнота над ее головой сгущалась все сильнее. «Куда я иду, интересно? Встретить, что ли, кого хочу?» – лениво подумала она. А потом поняла – никого она не встретит, ничего не найдет, и, вообще, у этого путешествия нет конца. Просто она, Ева, должна раствориться в этих сумерках, стать ветром, дождем, камнями на дороге, листьями у кустов. Стать небом и землей, искрами у костра, который вздумает развести какой-нибудь другой путник… И поэтому чем дальше вперед она шла, тем бесплотней становилась, прозрачней и невесомей.

Ночная птица вдруг пролетела мимо, крылом едва не задев Евину щеку. «Кыш! Пошла вон!» – отмахнулась она. Но птица развернулась, шелестя крыльями, и опять устремилась на Еву. Та пыталась отмахиваться от назойливой спутницы… Потом Еве надоела эта борьба, и она отвернулась. Повернула назад – туда, где едва-едва брезжила полоска закатного солнца. Птица клювом толкала теперь Еву в спину, словно подгоняла.

«Ладно, ты хитрая, а я еще хитрее… Когда тебе надоест меня подгонять, я снова поверну назад!» – решила Ева и сделала вид, что покоряется воле птицы. А та толкала и толкала ее в спину…

Постепенно закатная полоска солнца становилась все шире и ярче, а Евино тело покидало то ощущение невесомости и бесплотности, ноги стали тяжелее, в них появилась усталость. И на плечи навалилась усталость… А упрямая птица все гнала ее!

И чем больше было солнца, тем тяжелей становилось Еве. Она все еще надеялась вернуться назад, в легкие прохладные сумерки, но в какой-то момент вдруг поняла, что это у нее уже не получится.

Ева сделала еще один шаг и… открыла глаза.

Над ней стояла Мунхэ-тенгри, по смуглому неподвижному лицу которой ручьями тек пот. И тут Ева сделала неожиданное открытие – у шаманки из племени орочей были невероятно синие (точно небо!) глаза.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а потом Мунхэ-тенгри медленно опустилась на пол юрты, сначала села, а потом легла ничком. Вокруг нее захлопотали люди, заслонили шаманку своими спинами.

– Что с ней? – прошептала Ева.

– Жива она… Устала только шибко! – пояснила девочка, снова подобравшись к Еве.

– Да?.. А… а как тебя зовут?

– Долчан. Я внучка ее.

– Долчан… – повторила Ева. И вдруг поняла – прежний сухой жар покинул ее тело, она не дрожала больше в лихорадке. Нет, она еще очень скверно чувствовала себя, была разбитой и донельзя измученной, но прежнее безразличие вдруг покинуло ее. Она как-то особенно ясно и четко осознала, что не умрет.

И тогда Ева заплакала – от слабости, потрясения и другого, нового открытия – что она, Ева, уже никогда не будет прежней. Потому что старая Мунхэ-тенгри сделала что-то странное с ее душой, она словно вынула из нее что-то лишнее, мешавшее до того Еве, – так врач пинцетом вынимает рыбную косточку, застрявшую в мягких тканях нёба. Что беспокоило до того Еву – неизвестно, но только после камлания Мунхэ-тенгри Ева стала и беззащитной, и сильной одновременно, она как будто примирилась с этой жизнью – это раз, и второе – нашла в себе возможности выдержать все дальнейшие испытания, которые эта жизнь могла на нее обрушить.

Дальше происходило следующее – очень быстро, буквально в течение нескольких дней, Ева окончательно встала на ноги. Ей дали платье вместо пришедшего в полную негодность комбинезона – длинное, из оленьей замши, расшитое бисером и тесьмой, на ноги – мягкие сапожки, тоже из оленьей замши, Долчан надела ей на голову капор с широкими лентами, расшитый множеством медных монеток, кусочками кожи и меха, бисером.

Племя орочей жило очень просто – раньше их жизнь показалась бы Еве дикой, неуютной и странной, но теперь Ева нашла в ней множество достоинств. Это были простые люди, и волновали их самые простые вещи – еда, хорошая погода, благосклонность духов, которых они почитали, строгое соблюдение обычаев.