Хороший мальчик. Строптивая девочка (СИ) - Евстигнеева Алиса

Когда в зале появляются папа и мама, все мои рассуждения и мысли теряют смысл. Вообще всё теряет смысл. Я вижу родителей радостными, счастливыми и влюблёнными. И только это сегодня важно. А все предрассудки… пусть идут куда подальше, я устала бороться со всеми этими ветряными мельницами.

В конце концов, это наша жизнь, и только нам устанавливать в ней правила.

Эпилог 2

Родители были в шоке. Вернее в шоке была мама, а отец в этот самый момент спокойно восседал в кресле и лишь слегка изогнул бровь.

— Саша, ты это слышал?! — возмущается она, пытаясь успокоить Никитку, который вовсю пищит у неё на руках.

Отец медленно вздыхает и просит:

— Саня, ты либо ребёнка положи, либо успокойся.

Мама замирает, видимо, осознавая, как её нервозность влияет на мелкого. А затем с какой-то безнадёжностью машет на меня рукой.

— Я с вами со всеми с ума когда-нибудь сойду, — обещает она и недовольно выходит из комнаты, унося с собой Никиту.

А мы с отцом продолжаем сидеть друг напротив друга.

— Не мог раньше сказать? — с лёгким возмущением замечает он.

— А что бы ты сделал?

— Маму бы нашу подготовил.

Да тут я согласен, нехорошо вышло. Но всё случилось настолько быстро, что даже я сам всё ещё с трудом осознавал произошедшее. Словно отдельные куски киноленты передо мной мелькают события последних двух недель. И мне почти страшно от того, насколько по грани прошли мы все. Я. Вера. Настя. Нам всем пришлось нелегко, но мне хочется верить, что мы справились.

Оставалось только сделать ещё один важный шаг — объяснить всё родителям. Мы прилетели домой пару часов назад, в течение которых моя семья успела настолько атаковать Веру, что ей только и оставалась, как смотреть на нас всех ошалелыми глазами и сжимать мою руку в моменты, когда я пытался вмешаться. Казалось, что они выспросили у неё всё, особенно рьяно старались сёстры, а мама тихо улыбалась, радуясь тому, что не ей пришлось вести допрос. Но Вера держалась достойно, лишь иногда бледнея или краснея. А потом отец сжалился над ней и разогнал всю нашу шайку-лейку по разным комнатам.

И если моя девочка справилась с испытанием под названием «Черновы», то и я должен был повести себя должным образом. Отозвав родителей в сторону, я честно рассказал им обо всём. Было тяжело вспоминать, озвучить, ворошить. События недельной давности всё ещё кровоточили где-то внутри меня. Но я рассказал. Честно и прямо.

Первой реакцией было молчание. Не то чтобы совсем тяжёлое, скорее уж обескураживающее. А потом маму понесло. Нет, она не возмущалась и не ругалась, но переживала. И эти её переживания на самом деле задевали в разы сильнее, если бы она просто осудила меня за какие-то мои действия. Наверное, мне повезло, что у неё теперь был Никита и отец так ловко смог переключить её внимание с меня на младшего брата. Мама выскочила за дверь, а мы остались вдвоём.

— Ты уверен? — с нажимом спрашивает папа.

— Да, — ничуть не сомневаясь в своих решениях, твёрдо отвечаю я.

Тогда он спокойно разводит руками и заключает:

— Значит, так тому и быть.

Но это ещё не всё. Потому что у меня осталась ещё одна вещь, которую я должен сказать ему. Я, правда, не знаю как. Чувствую что надо, чувствую, что готов. Но слова застревают в горле. Из-за чего я теряюсь и злюсь одновременно. Впрочем, здоровая злость на самого себя помогает собраться.

— Пап, — зову я его осипшим голосом. Он медленно поднимает на меня глаза, заглядывая мне в душу. А я только и могу попросить. — Прости меня.

Больше всего на свете боюсь, если он сейчас спросит за что, я извиняюсь. Но он и так всё понимает, вставая на ноги и подзывая меня к себе.

А потом мы обнимаемся. Наверное, не очень по-мужски, не очень стойко… Да какое это имеет значение, если я наконец-то его понял.

Конец